Хэнк кормил меня с рук, не доверяя мне столовых приборов. И если в первые разы я отказывалась от пищи, выплёвывая её “кормильцу” в лицо, то, испытав несколько раз удары в челюсть (недостаточно сильные, чтобы сломать, но весьма ощутимые), я перестала сопротивляться.
Я жила, словно в тумане. Порой, в редкие минуты просветления, я задумывалась, что же будет дальше… Что он сделает, когда ему надоест истязать моё тело? С душой моей всё, кажется, и так было кончено. Убьёт меня? Это было бы неплохо. Ведь я и так почти уже умерла, оставалось только добить, чтобы жизнь перестала теплиться в моём теле и тем самым обрекать меня на новые страдания. Вернуться домой я и не надеялась. Меня там никто не ждал; я не была нужна моей семье теперь, они достаточно намучились во время моих похорон. Это был достаточно странный ход мыслей, но в том состоянии я полагала именно так. Фотография с изображением моей могилы висела на панельной стене, приклеенная заботливым Хэнком, и именно каждый взгляд на неё ежедневно затягивал меня всё глубже в пучину безразличия к собственной судьбе.
Мне совсем не снились сны, и, что хуже всего, даже тогда, когда во мне (всё реже с каждым разом) шевелилась жажда жизни, я не могла припомнить лиц своих близких. Даже образ дочери ускользал от меня, и это наводило ещё более жестокую тоску.
И вот, в один из тех дней - или ночей, я не знала точно - когда я лежала без единой мысли в голове, мне удалось уснуть почти здоровым сном. До этого я вырубалась так, как будто действительно каждый раз умирала, и каждое пробуждение было похоже на воскрешение. Теперь же я спала практически спокойно.
…Я не испытывала никакого дискомфорта от того, что стою босыми ногами на опавшей золотистой листве. Впереди меня был туман, такой плотный, что разглядеть что-либо не представлялось возможным. Я понимала, что необходимо идти в сторону тумана, но боялась… А обернуться назад не могла вовсе. Наверное, я очень долго сомневалась, стоит ли делать шаг вперёд, когда оттуда меня начал звать целый хор полузабытых родных голосов, и воспоминания накрыли меня, грозя сбить с ног.
Хриплый баритон мужа - и улыбка его красивых губ. Голос матери - добрый взгляд любящих глаз. Суровый тон отца - руки, обнимающие мои плечи. Хор становился громче и многогласнее, воспоминания - ярче и подробнее, но мне всё ещё не хватало чего-то очень важного, чего-то, что я упускала…
- Мама!
Звонкое сопрано перекричало все остальные голоса, и я, вспоминая тепло тела дочери в собственных руках, кинулась вперёд, в неизвестность, забыв о том, что ещё несколько минут назад боялась даже шагнуть туда.
Я даже не ощутила никакого сожаления, просыпаясь. Всё, что я себе придумала о желании скорейшей смерти, отошло на второй план, и теперь я твёрдо уверилась в том, что должна найти способ вернуться домой, во что бы то ни стало. Хотя бы ради Эвелин, тоска по которой затопила меня с неведомой ранее силой. И только для того, чтобы унять эту тоску и вернуться к дочери, я должна была выжить.
========== Часть 13 ==========
Удивительно, но возможность сдержать данное себе обещание подвернулась мне уже спустя несколько часов. Словно само Провидение ожидало, когда проснётся во мне моя неуёмная прежде воля к жизни, прежде чем предоставить мне шанс. Хэнк ввалился в мою комнату; я содрогнулась, представив себе, что, если сейчас он прикоснётся ко мне, я не смогу сдержаться. Однако сегодня Дуайт пришёл ко мне с другими намерениями. Усевшись в изножье моей кровати, он закатил рукав своей рубашки. Я вздрогнула, хорошо зная, что за этим последует.
Я с детства не переносила уколов и вообще вида иголок, и Хэнк, разумеется, отлично об этом знал. Он достал из кармана уже заправленный шприц, а я попыталась отвести глаза. Странно, что меня всё это по-прежнему цепляло, ведь необходимость смотреть на иглу, вводимую под кожу, была самой меньшей из зол.
- Не отворачивайся, сука, - довольный произведённым эффектом, сказал Хэнк, и я подчинилась, хотя бы чтобы избежать очередных побоев. Я боялась, что хотя бы один удар сможет вновь убить моё желание сбежать отсюда. Я с максимально бесстрастным выражением лица наблюдала, как тонкая игла протыкает и без того испорченную бесчисленными уколами кожу. Прошло несколько минут, прежде чем Хэнк снова заговорил - я знала, что наркотик начал захватывать его сознание. - Как здорово, что ты здесь, детка, - начал он, поглаживая мою лодыжку. Мне удалось подавить дрожь - упаси Господи, если Хэнк бы воспринял её за зарождающееся желание. - Лежишь тут, такая красивая, а они все думают, что ты гниёшь на кладбище. Ловко вышло, да? Вот как я отобрал тебя у твоего муженька. - Он хрипло захохотал, рука двинулась выше по моей ноге, и я изо всех сил напряглась, чтобы не двинуть ему этой самой ногой. - Ты теперь будешь всегда только моя, детка, только моя… - Его безумный смех всё не смолкал, ладонь практически добралась до штанины моих шорт, но неожиданно хохот превратился в надсадный кашель - и в следующую секунду Хэнка стошнило прямо на ковёр, и он повалился вниз.