Лета 7071

– В душе, коль тебе угодно, называй его государем… А меня не гневи сим словом. Для меня государь не он! А что до слыху, так он и без него ведает, что я про него думаю. Упомни, что он изрек мне на своей первой свадьбе: «Отрежу я тебе, тетка, патлы твои!» Упомни, что ему изрекла я: «Отрежешь с головою заодно!» На том мы стоим уже полтора десятка лет. Я уж постарела до краю, и волосы мои побелели вгладь, но он до сих пор боится их и будет бояться, покуда не снимет их заодно с головой. Ибо головы моей он боится еще пуще!

– Не возьмет он такого греха на душу.

– Грех в его крови, и род его весь в грехе! Отец его, князь Василий, наказан был Богом бесчадием за то, что на престол посел мимо племянника, законом венчанного на царство!

– Великий князь Иоанн Васильевич сам разрушил венчание и завещал престол князю Василию.

– Разрушил Богом принятое венчание! Оттуда и исплодился грех! И Господь узрел его! Не дал он князю Василию чадородия, дабы усечь на нем род его и оградить на дале престол от незаконного владения. Да снова стался грех… Про то тебе и поведаю. Когда князь Василий прожил с Соломонией двадцать лет и не родил себе наследника, стал он помышлять о новой женитьбе, укоряя Соломонию бесплодием. Тогда же и Елену себе приглядел, и бороду подстриг, чтоб понравиться ей! Бедную Соломонию насильно постригли в Покровский суздальский монастырь, а Василий обвенчался с Еленой. Сие всем ведомо. Да не всем ведомо, что постриженная Соломония вскорости понесла. Совокупилась она преступно с другим мужем, безродным, сирым, коего приглядела в Суздале, чтоб испытать себя. Не верила она в свою неплодность. Так и вышло. Родила она. Чадце то вскорости померло. А князь Василий после свадьбы на Елене еще четыре года мыкался по монастырям, молясь о чадородии. Зачала Елена, да больно уж дивно сие все… Соломония двадцать лет не могла зачать от князя, а от сирого зачала, да и Елена уж больно долго судьбу пытала. Упомни, стали поговаривать, что и от второй жены не дождаться князю наследника: заклятье будто бы на великокняжеском роде за клятвоотступничество. Вот тут-то Елена и свершила свой смертный грех. Соломония ей путь указала! А про Соломонию она ведала… Князь Василий дознание учинял о Соломонии и уж не преминул поведать обо всем, что вызнал, своей молодой жене. А с кем она грех содеяла – стало ясно сразу по смерти князя Василия. На седьмой день Телепнев при ней в брусяной избе уселся. И в спальне пьяного служки видели… В Елениной спальне.

– А что коли домыслы все?

– Домыслы? Тверд ты, боярин! Любуюсь тобой! Ну а что же, ребенок у Соломонии – тоже домысел?

– Так могло статься, но то – грех Соломонии. Елена могла зачать правдой.

– Пошто же Телепнева к себе приблизила, лотрыгу и пьяницу? Пользы от которого в государском деле, как от клопа в бане.

– Сторона его сильна была.

– Сторона? Кто же за ним стоял? Мы, Старицкие, иль ты, Челяднин? Иль Шуйские? А буде, Бельские?

– Бельские да Шуйские меж собой грызлись…

– А Телепнев Елену ублажал!

– Буде, и ублажал… Через то она могла его и приблизить!

– Тверд ты, боярин! Чует он в тебе сию твердость, через то и вернул к себе. Ранее он боялся твоей твердости, теперь ему ее недостает.

– Твердость моя не помеха рассудку. Супротив правды какая твердость устоит? Упрямство лише!

– Тогда изреки мне: случайно ль, что, лише обвенчавшись на царство, Иван в третий день посадил на кол сына Телепнева? А еще через седмицу отсек на Москве-реке, на льду, голову его племяннику?

– Нешто мог знать сам Иван?

– А пошто бы ему и не знать? Глаза есть, уши есть да и ума – не как у братца. А братец его – еще один довод. Дурачок! От кого б дурачку родиться, как не от пьяницы Телепнева. Князь Василий был трезвенник и умом крепок.

– А Иван?