«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

Увидел шедшего по стоянке командира полка. Подошел к нему и доложил о случившемся. Иван Иванович рассердился и, не дослушав до конца мой доклад, выпалил: «Хулиганил? Выбросил?! Иди за ним пешком и без него не возвращайся. Будешь знать, как хулиганить в воздухе». Несмотря на его гнев, пытаюсь доказать ему свою невиновность и невозможность привести стрелка, находящегося на территории, занятой противником. «Какое мне дело, где он! По-моему, я понятно сказал: иди и без стрелка не возвращайся». От обиды, что командир не хочет выслушать и понять меня, чуть не плачу. Стою и не знаю, что делать. Подошел Федотов. Понимая абсурдность требования командира, вмешался в разговор: «Товарищ командир, я видел, как стрелок сидел на хвосте самолета, правда, как там оказался, не пойму. Считаю, что летчик ни в чем не виноват. Приземлился он, конечно, на территории противника». Чтобы доказать свою невиновность, я попросил командира подойти к хвостовой части моей машины и убедиться, что над стабилизатором действительно разорвался снаряд. Как только Пстыго увидел пробоины в хвостовой части самолета, выражение его лица изменилось. Прошла у него и злость. Командир молча осмотрел машину и насчитал до сотни, а может, и больше пробоин в обшивке стабилизатора, киля, рулей высоты и поворота. Самые крупные из них были с пятикопеечную монету.

После некоторой паузы Иван Иванович спросил: «А колпак фонаря у него был на машине или нет?» «Не было, товарищ командир», – ответил я. «Тогда, пожалуй, ты прав – при взрыве он мог вылететь сам». На этом неприятный для меня разговор закончился. Трудно предположить, чем бы закончилось для меня возвращение без стрелка, если бы не было этих наглядных доказательств.

Тут же поймал себя на мысли: хорошо, что у меня не было привычки держать свой фонарь открытым, как это начали делать некоторые летчики, боясь его заклинивания после случая с майором Сухих. Слава богу, я был привязан ремнями, правда, довольно слабо. Был бы пристегнут потуже, то не заработал бы шишки на голове. Она потом долго напоминала мне о том полете. Жаль было Федю. Снова Валя Лалетина стала лить слезы по нему, и снова какое-то предчувствие подсказывало мне, что он вернется. «Поверь мне, – говорил я ей, – он еще придет, не плачь». И я не ошибся. Войну мы закончили вместе.

Во время базирования в Поцуни в дивизии и корпусе произошло радостное событие. 211-му полку, ветерану дивизии, за отличную боевую работу присвоили звание «гвардейский». Теперь он стал 154-м гвардейским. Мы от души поздравили наших боевых товарищей. В душе немного завидовали им и тоже мечтали добиться высокой чести. Этот полк воевал с начала войны, имел опыт боевой работы. Однако к моменту присвоения гвардейского звания он полностью утратил его и фактически ничем не отличался от других полков дивизии и корпуса. Мы понимали, что звание гвардейского ему присвоено за былые заслуги. Ведь это полк-ветеран, воевавший с начала войны и показавший за время пребывания на фронте неплохие результаты.

По поводу этого события во всех полках корпуса прошли митинги. Гвардейские знаки получили и два летчика нашего полка, которые ранее служили в 211-м. Это наш командир Пстыго и командир 1-й эскадрильи Васильев. Мы гордились, что теперь и в нашем полку есть гвардейцы. Прошло уже немало времени, когда мы летали с аэродрома Сухой Остров. Летчики о нем и не вспоминали. Но не забыли о нем инженерно-технические работники. Дело в том, что на нем все еще оставалось несколько неисправных самолетов. Восстановительные работы затянулись, и, чтобы ускорить их, Перепелица решил послать к ним на усиление двух механиков. Отправить их решили на боевой машине. Перевезти механиков поручили мне. Само по себе задание, конечно, никакой сложности, а тем более опасности не представляло. Не раз и не два мы сажали в заднюю кабину по два человека. Обычно это были воздушный стрелок и кто-либо из технического состава.