«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

Спрашиваю у стрелка: «Где Медведев?» В ответ слышу: «Пока не видно». Значит, вернулся назад. Наверное, что-то случилось, подумал я. Бог с ним, пойдем пятеркой. Выполнив задание, возвратились домой. На стоянке его машины не оказалось. Видимо, что-то случилось. Вижу, как к стоянке подходит его стрелок Чернышев. Сразу успокаиваюсь. На командном пункте встречаю парторга полка Секача. «Ты знаешь, какой у нас сегодня был цирк на взлете, когда вы уходили на задание?» И рассказал, что произошло. Как только после нас рассеялся снег, мы увидели в конце полосы каких-то людей. Командир полка с инженером поехали на «полуторке» выяснять, кто это.

Взяли и меня. Вскоре мы увидели валявшееся хвостовое оперение и сразу поняли – случилась беда. В конце полосы на протяжении 150 метров были разбросаны обломки. Мотор улетел на 400 метров. Самолет был полностью разрушен. Из снега, залитого маслом, антифризом и бензином, торчали его остатки вперемешку с разбросанными бомбами, пушками и боеприпасами. Больше всего нас удивил сам Медведев и его стрелок. Не обращая на нас внимания, они с каким-то деловито сосредоточенным видом бродили среди обломков и что-то искали. Остановив машину, Пстыго сердито крикнул: «Что вы там делаете? Ведь кругом бомбы, а вы шуруете ногами по обломкам. Вам что, жить надоело? Медведев, немедленно прекратите!» Медведев остановился и, как бы раздумывая, идти дальше или нет, медленно произнес: «Товарищ командир, шесть плиток шоколада». «Какие еще плитки? – перебил его Пстыго. – Вы что, безумцы? Выходите оттуда, говорить потом будем!» – «Товарищ командир, – снова уже более решительно и громче произносит Медведев, не обращая внимания на сердитый голос Пстыго, – здесь в обломках валяется бортпаек. В нем шесть плиток шоколада, банки со сгущенкой, копченая колбаса. Не оставлять же все это здесь – пропадет. Найдем и пойдем отсюда». Еле убедили его и такого же упрямца-стрелка. Ходить, конечно, там было можно, но только нормальным людям, а эти-то наверняка находились в стрессовом состоянии, а это опасно. Я и не представлял, что на взлете такое может случиться. Главное, что оба остались живы». Случилось это 6 февраля 1944 года.

Вечером на ужине после законных 100 граммов, хотя задания он фактически не выполнял, Женя наконец пришел в себя и рассказал, что произошло: «Струей машину резко бросило на левое крыло. Выправить положение не сумел. Вижу, как оно ударяется о землю. Машину бросило на нос, и больше ничего не помню. Очнувшись, вижу, лежит мой «цыганенок» (так он называл своего стрелка), потом поднялся. Ощупываю себя, вроде бы все нормально, но во всем теле сильные боли от ушибов. Попробовал подняться – получилось. Ну, а потом приехал Пстыго и подобрал нас». Ему часто везло, и судьба берегла, но в последний раз обманула, вернее, он сам себя обманул. Не войди он в облака, как знать, может быть, остался бы жив. Теперь из старого летного состава в эскадрилье, кроме меня да все еще не дотягивавшего до среднего уровня и постоянно числившегося в молодых Бори Портненко, никого не осталось.

Большие надежды я возлагал на четырех стажеров-инструкторов, прибывших к нам из летных школ и ЗАПов для приобретения боевого опыта. Летали они хорошо. Имели большое желание сходить на боевое задание – посмотреть, что такое настоящая война. Такая возможность им вскоре представилась. Погода в тот день впервые за зиму была благоприятной для полетов. Светило солнце, штиль, отличная горизонтальная видимость. Настроение соответствовало погоде. Иван Иванович решил, что это благоприятный момент для ввода в строй молодых летчиков. Желание быстрее обстрелять молодняк было естественным стремлением командира. Но вводить их в строй надо было не всех сразу, а постепенно, чтобы избежать напрасных потерь. На это-то Иван Иванович и не обратил внимания, как и не учел допущенной им ошибки, когда Медведев на взлете разбил машину. В состав группы командира 1-й аэ капитана Байматова включили сразу всех четырех стажеров, приписанных к нашей эскадрилье. Байматов водил группы очень своеобразно. При появлении истребителей противника проявлял большую нервозность. За это летчики не любили с ним ходить, знали: наверняка опять их вымотает.