В районе цели группу атаковали истребители. В результате из четырех стажеров троих мы недосчитались. Необдуманность с вводом в строй отличных летчиков обошлась полку ненужными потерями. Правда, такие ошибки Пстыго допускал только в период становления командиром. С приобретением им опыта их количество значительно уменьшилось. Но иногда за них приходилось платить кровью. Я в том вылете не участвовал и, как проходил бой, не знаю. Гибель товарищей несколько охладила боевой порыв у тех, кто еще не успел слетать. Для двоих из них фронтовая судьба сложилась удачнее. Николай Коган и Леонид Пунтус изъявили желание в летную школу, откуда прибыли на фронт, не возвращаться, а остаться в полку и продолжать воевать. В эскадрилье они прошли хорошую школу. Войну оба закончили заместителями командиров эскадрилий, были уважаемыми летчиками полка. Один из них, Пунтус, стал любимцем командира полка.
Молодые летчики, прибывшие на пополнение из школ и прошедшие дополнительную подготовку в ЗАПах, имели слабую технику пилотирования. Сказывался небольшой налет и перерыв в полетах. Спарок, самолетов с двойным управлением, в полку не было, поэтому вводить их в строй было нелегко. Особенно не ладилось у них с основными элементами полета – взлетом и посадкой. Ошибки в выполнении этих элементов создавали предпосылки к летным происшествиям, а иногда и к авариям с тяжелым исходом. У нас в эскадрилье особенно часто их допускал Цыганков, за что однажды поплатился жизнью непричастный к летному делу человек.
А в 1-й эскадрилье это стоило жизни самому летчику. В начале разбега он не сумел выдержать направление, и машину повело вправо. Вместо того чтобы немедленно прекратить взлет, он продолжил разбег, приближаясь к лесу, стоявшему сплошной стеной вдоль всего летного поля. Опасаясь столкновения с соснами, он, не набрав необходимой скорости, обеспечивавшей нормальную управляемость, преждевременно подорвал самолет и сразу перевел его в набор. Загруженная машина, зависнув на доли секунды над кронами деревьев, свалилась в штопор и под небольшим углом ударилась о землю в районе стоянок соседнего 211-го штурмового полка. Летчик ударился головой о бронированный козырек кабины и погиб.
Воздушный стрелок в горячке бросился к кабине командира и увидел в ней сорванный с головы шлемофон вместе с черепной коробкой и мозгами летчика. Схватив его в руки, он побежал на КП полка, находившийся с другой стороны полосы. Там в это время находился начальник оперативного отделения майор Юстратов. Стрелок молча подошел к столу с оперативной картой, положил на нее окровавленный шлемофон и, грубо обратившись к нему на «ты», попросил закурить.
Начопер, будучи занят своим делом, поначалу не обратил на него внимания, но потом вспылил и решил отчитать за неумение вежливо разговаривать со старшим по званию. Однако, увидев содержимое шлемофона, тут же изменился в лице и, не докончив мысли, бледнея, опустился на скамейку и впал в обморочное состояние. Позже стрелок не смог объяснить, что его привело на КП. Видимо, он был в состоянии аффекта и не контролировал свои действия.
Недоученность и несоблюдение инструкции по технике пилотирования Ил-2 стоили жизни Ларину, а другим послужили наглядным примером того, чем заканчиваются ошибки летчика на взлете. На аэродроме Зайцево мы похоронили больше всего летчиков. В большинстве случаев они гибли над территорией противника. Их редко когда находили, да и заниматься этим было некому. Забирали, только когда было точно известно, что погибший экипаж наш.
Как-то раз наша группа возвращалась домой. На окраине деревни севернее станции Бычиха я увидел горевший дом, в который врезался самолет Ил-2. Подойдя ближе, обратил внимание на опознавательный знак нашего полка, наносившийся на фюзеляж. Номера рассмотреть не сумел – он уже обгорел. По прилете доложил командиру. Через несколько минут выяснилось, что самолет этот из 2-й эскадрильи. Летал на нем летчик Смоленцев. Он погиб вместе со стрелком. В Брянске цыганка нагадала ему прожить до девяноста лет. Не знаю, насколько он верил ее предсказанию, но судьба решила по-своему. Не вернулся с задания и его напарник. Видимо, он погиб еще в районе цели.
Гибель товарищей тяжело переносилась нами. Но жизнь есть жизнь. Известно, что человек ко всему привыкает. Так было и у нас: днем похоронят человека, скорбим по нему, а вечером, смотришь, в какой-то землянке заиграл баян. Играли обычно Барчан и Назаренко. Сначала исполнят что-то грустное, а потом непременно «Землянку» с «Огоньком», а затем и что-то более веселое. Танцев заранее не планировали. Возникали они стихийно. Молодость брала свое. Скорбь на фронте проходила быстро. Отдых и нервная разгрузка для людей были необходимостью. Не будь этого, было бы крайне трудно завтра начинать боевую работу.