Летать или бояться

Они направлялись в центр Старого города. В слабеющем свете дома́ казались яркими, как в рисованной мультипликации. Люди пили за вынесенными на тротуары столиками кафе, пили на ходу, пили в ожидании, пока щель банкомата выплюнет язычки местной валюты. Джон заметил группки молодых русских с тяжелыми взглядами и нетвердой походкой; шедших рука об руку и горланивших песни шотландцев; неуверенно держащихся на ногах курильщиков перед входом в каждый паб. Заметил он также старушек-нищенок в обтрепанной одежде, не соответствовавшей сезону, – все они выглядели так, словно несли на себе какое-то нерушимое цыганское проклятие. Джон спросил Галлахера:

– С какого же рода культурой вы здесь поддерживаете связь?

Галлахер посмотрел на него.

– Вы удивитесь, но это занятное место для жизни, даже при том что эстонцы в некотором роде непостижимы. Один мой приятель играет на бас-гитаре, так вот он мне рассказывал, что, где бы он ни жил, он всегда имел возможность выступать на «Открытом микрофоне»[29]. Бас-гитаристы востребованы везде. Приехав в Таллин, он явился на «Открытый микрофон», а там на сцене уже стояли пять эстонских парней, бас-гитаристов, которые искали себе руководителя. Это нация бас-гитаристов.

Взгляд Джона зацепился за шедших им навстречу двух Фрей[30] на высоких каблуках, в плотно, словно собственная кожа, обтягивающих джинсах. Эта парочка несла себя с таким видом, словно тайно жаждала постоянных низкопробных домогательств, и не без успеха. Вслед им неслись все мыслимые страстные призывы, выкрикиваемые по-русски.

Галлахер тоже заметил женщин.

– Ну, и это, конечно, тоже. В Таллине даже уродливые девушки по-своему хороши. Это компенсируется тем фактом, что даже наиболее интеллигентные из них по-своему глупы.

Когда девушки прошли мимо, Галлахер продолжил. Разговор о женщинах перетек в разговор о Финляндии, а тот, в свою очередь, – о советских спецназовцах и далее – в сжатую устную историю 1990-х. Он не делал переходов от одной темы к другой. Вскоре его монолог вернулся к отцу. Джон больше не слушал. Вместо этого он размышлял о само́м Галлахере. Волосы жидкие, слабые, цвета ржи – Галлахер часто проводил по ним от темени ко лбу: дурная школьная привычка, возродившаяся в среднем возрасте, чтобы скрыть наступление залысин. Воспоминания об отце пробудили в Галлахере какие-то неведомые обиды, хотя он по-прежнему упорно хохотал едва ли не после каждой третьей фразы.

– …вот что всегда говорил мой отец, – закончил он.

Джон, упустивший суть финала (возможно, в нем содержалась не одна, а несколько сутей), кивнул.

Галлахер тоже кивнул и добавил:

– Знаете, он ведь умер только в прошлом году.

– Сочувствую вашей утрате.

– Когда произошла утечка содержания ваших записок, мы даже обсуждали их с ним. Я поинтересовался его мнением. Он предсказал, что террористы начнут использовать наши собственные суды против нас. «Дерьмо! – сказал он. – Я лично нарушал третью статью Женевской конвенции. И не раз!»

Легкие морщинки озабоченности легли на лоб Джона. Это было ошибкой.

– Вот туда мы идем. – Галлахер указал на бар-погребок в глубине от нелепо-прелестной улицы Пикк, по которой Джон уже бродил сегодня днем.

Полуподвальные окна погребка были украшены гирляндами рождественских огней, никакой вывески на нем не было.

Джон не пил, во всяком случае, в том смысле, который обычно вкладывают в слово «пить». Бокал вина раз в несколько дней, всегда во время еды; иногда – кружка импортного пива в жаркий воскресный день, один хороший односолодовый виски после дорогого ужина. Когда Галлахер сказал «выпить», Джон представил себе, как они сидят в баре за бокалом коньяка. Существует важное правило, нарушая которое подвергаешь себя огромному риску: никогда никуда не ходи с человеком, которого мало знаешь.

Джон последовал за Галлахером вниз по бетонным ступеням, напоминавшим спуск в бомбоубежище. Дискомфорт, который он начал испытывать, еще больше усилился, когда Галлахер – свой парень, желанный гость – распахнул дверь и немедленно направился к бару, за которым стояло прекрасное видение. Галлахер тут же вступил с ним в беседу. Джон решил заключить с собой небольшое пари, чтобы посмотреть, сколько он здесь выдержит. Он сел за столик и стал ждать Галлахера, но, обернувшись, увидел, что тот держит в руках ладонь барменши, водя по неким замысловатым судьбоносным линиям на ней указательным пальцем. Барменша с улыбкой отняла руку и, отвернув кран, стала наливать пиво, между тем как Галлахер принялся самодовольно оглядывать зал. Вручив клиенту две пол-литровые кружки, женщина послала ему воздушный поцелуй. Галлахер отсалютовал ей кружками. Как только он повернулся к ней спиной, улыбка вмиг исчезла с ее лица.