Летчик испытатель

Наконец, мой приятель заметил, что DH исчез за хвостом его самолета. Он не знал, что предпринять и в какую сторону повернуть, так как не мог угадать, с какой стороны этот сумасшедший собирается выходить из пике. Вдруг он увидел нос чужого самолета прямо перед собой. Он понял, что парень на этот раз Переборщил и подошел слишком близко. Он взял ручку на себя, но в ту же минуту почувствовал резкий толчок от удара. Самолет потерял устойчивость, а когда он все-таки выровнялся, мотор работал так неровно, что моему другу пришлось его выключить. Его самолет так ударился в хвост DH, что у него погнулся пропеллер. Хвост у самолета пьяницы был срезан начисто.

Парень был, невидимому, слишком пьян, чтобы выбраться с парашютом, и разбился вместе со своим самолетом. Мой друг не выпрыгнул из машины и посадил ее на землю. Только чудо да еще высокое искусство моего товарища спасти его от смерти.

Выкарабкался

Летчик никогда не должен упрямиться, если он имеет дело с самолетом. Я рано убедился в этом на опыте, к счастью, не попав при этом в беду.

Однажды один летчик начал критиковать меня. Он говорил, что я неправильно стартую. Я только что кончил летную школу. В мальчишеском задоре, я выбрал дурацкий способ доказательства своей правоты. Он так досадил мне своими злыми и язвительными замечаниями насчет того, что я обязательно разобьюсь, если буду продолжать в том же духе, что я решил настоять на своем и не отступил даже тогда, когда понял, что зашел слишком далеко и могу разбить машину.

— Если мои взлеты кажутся вам опасными, — сказал я ему, — то я сейчас же подниму самолет, выключу мотор в опаснейшем месте этого опасного старта и после этого благополучно сяду на аэродром.

Раздосадованный, я с независимым видом направился к самолету и залез в кабинку.

Я взлетел, взяв курс на высокие деревья в конце аэродрома. Приближаясь к ним, я не дал самолету круто подняться и сделал вираж перед самыми деревьями — точно так же, как я делал это при взлетах, которые он критиковал. Я не желал никакой скидки и, чтобы, еще ухудшить дело, взял ручку на себя. Выключив мотор, я начал падать над деревьями. Полагалось хотя бы опустить нос самолета, чтобы немного смягчить падение, но я обезумел. Я добивался самого худшего. Машина падала тяжело, и мне следовало включить мотор, но я не хотел давать своему противнику никакого удовлетворения.

Я успел пройти деревья и как груз кирпичей грохнулся на аэродром. Самолет застонал и подпрыгнул на высоту ангара. К счастью, основательному удару соответствовал хороший прыжок. Только поэтому я не оставил самолета на поле. Он еще раз ударился, снова подпрыгнул и быстро остановился.

— Ну, — сказал я парню, когда вылез из самолета, — а теперь отправляйтесь вы. И при вашем безопасном точном взлете попробуйте выключить мотор как раз над деревьями. Вы не успеете развернуться и даже не сможете начать разворот. Вы упадете на деревья и превратите самолет в кучу обломков. Если это безопаснее, чем посадка на землю в целости и сохранности, то я согласен, что ваши взлеты безопаснее моих.

Он не отважился сделать это. Поэтому он только пристально посмотрел на меня. Так же, как и я, он слишком хорошо знал, что я должен был непременно разбиться при этой посадке и только случай сохранил мне жизнь. Но я настоял на своем. Он прекратил всякие дальнейшие разговоры и перестал отпускать шуточки на мой счет.

Мое достояние

Кто-то спросил меня однажды — на каких самолетах я летаю. Я ответил:

— На любых, если мне за это платят.

— Разве у вас нет своего самолета?

— Нет, — ответил я, — и никогда не было, хотя я летаю уже одиннадцать лет.

— Почему это?

Пожалуй, лучше всего я объяснил это однажды маленькому мальчику в Калифорнии.

Я пробыл тогда несколько месяцев на авиазаводе Локхида. Там я наблюдал за постройкой самолета для богатого летчика-спортсмена с Востока. Самолет был «Локхид Сириус», привлекавший тогда всеобщее внимание. Зализанный, имевший обтекаемую форту, он был последним достижением авиаинженеров. Линдберг только что создал ему известность, сделав на нем вместе со своей женой перелет через всю страну и установив новый трансконтинентальный рекорд.

Стоял яркий солнечный день, когда мой самолет выкатили на линию. Свежая красная с белым окраска самолета, его чистые плавные линии представляли в лучах калифорнийского солнца действительно прекрасное зрелище. Того же мнения был, очевидно, и маленький мальчик, перелезший через забор, невзирая на надпись «Вход воспрещен». Он не сводил с самолета восхищенных глаз, больших, как серебряные доллары.

Я подошёл к самолету, чтобы дать ему первое воздушное крещение. В то время как я огибал край крыла, приближаясь к кабине, мальчик тихонько остановил меня

— О, мистер, — спросил он, — это ваш самолет?

— Нет, сынок, — ответил я. — Я только на нем летаю. Я нахожу, что это значительно дешевле и гораздо приятнее.

Прогулка