Сирены, возвещающие о воздушном налете, завыли в тот вечер, когда мы только что закончили празднование «дня рождения» Фритца. Зенитная артиллерия подняла стволы пушек, а мы, надев свои кожаные регланы и оставив после себя беспорядок, кинулись по местам. Нигде не было видно ни одного огонька света, только в небе сияние прожекторов вырисовывало те здания, что побольше. Два длинных луча света пересеклись, держа в образованном ими проеме крошечный истребитель серо-стального цвета. Разрывающиеся снаряды полетели с земли и воздуха, паля по вражеским самолетам. Случайно шрапнель взрыхлила землю прямо около нас, но мы не отреагировали, так как в этот момент настоящая драма разыгрывалась над нашими головами. Еще несколько прожекторов сейчас добавились к остальным.
– Кто-то должен подняться на «Ме-163» и положить конец этой игре в кошки-мышки, – воскликнул кто-то из наших. – Но, пытаясь приземлиться в темноте, вы разлетитесь на маленькие кусочки по сторонам!
Казалось, зенитки палят по самолетам безрезультатно, но вот, наконец, вражеский истребитель стал падать, загоревшись.
Затем появился парашютист, медленно раскачивающийся в воздухе, а лучи прожекторов уже снова шарили в ночном небе, выискивая очередную жертву.
Глава 16. НАШИ РЯДЫ РЕДЕЮТ
К вечеру следующего дня я выбрал время, чтобы навестить Фритца Кельба. Я не сильно удивился, когда открыл дверь и увидел его, передвигающегося по комнате, вместо того чтобы лежать в постели.
– Какого черта ты собираешься делать, Фритц?
– Я просто разминаюсь. Не могу же я все время лежать. Какие уже только глупые мысли не приходили мне в голову, пока я валялся, и знаешь, до чего додумался? А ведь завтра Франц Рюселе займет мое место, если я останусь здесь и не вернусь в строй как можно быстрее!
– Ну, так что в этом такого? – спросил я. – Позволь ему попробовать, а сам спокойно выздоравливай.
Наконец, я убедил его вернуться в кровать, но Фритц все равно чувствовал себя неспокойно.
– Эта кровать не влияет на меня благотворно, Мано, – сказал он. – Я уже начал думать, что у меня нервы не в порядке. Я лежал здесь, думая про себя, что до сих пор нам всем немало везло, но ведь когда-то… – Он щелкнул пальцами. – Мы совершаем ежедневно по одному, а иногда и по два тренировочных полета. Сначала все идет превосходно, потом начинается жуткая вонь, но ты все равно не можешь бросить самолет. Потом опять происходит то же самое, и, если ты не отнесешься к этому серьезно, как я вчера, ты поймешь, что удача может и изменить тебе в один прекрасный момент! Знаешь, Мано, временами я чувствую себя так, будто хожу по лезвию ножа, и тогда у меня даже ладони холодеют. На самом деле я не уверен, что во всей нашей стране дела обстоят лучше сейчас, и еще вопрос, чем вся эта война закончится?
Депрессивное состояние Фритца было заразительно, и я стал убеждать себя, что он не прав. Постепенно я решил уводить его от гнетущих мыслей, и мои старания дали результат, так как очень скоро он вновь обрел спокойствие и снова сделался веселым парнем. Когда я собрался уходить, он сказал:
– О, чуть не забыл, Мано. Франц Медикус хочет поговорить с тобой. У него какие-то неприятности со своими подопечными.
Я позвонил в комнату к Францу Медикусу, и он сказал, что придет прямо сейчас, чтобы поговорить со мной.
Он выглядел расстроенным, и я спросил у него, что случилось.
– Jo mei, Mano, – заговорил он на баварском диалекте, – может быть, у этих юнцов кишка тонка для такого самолета, как «комета», но после вчерашнего представления Фритца сразу шесть или даже семь человек решили оставить это место службы; такими темпами у меня никого не останется к следующей неделе.
– Сколько сейчас осталось человек? – спросил я требовательно.
– На данный момент двадцать восемь, но завтра?.. Я подумал, может, тебе удастся провести с ними вразумительную беседу. У тебя как-то лучше получаются такие разговоры; может, и на этот раз получится уговорить их.
– Хорошо, Франц. Передай, чтобы все были завтра в 8.30 в столовой. К этому времени мы со Шпёте закончим свои дела, и Франц Рюселе, возможно, выполнит тренировочный полет в 9.00, так что как раз будет подходящее время узнать, кто уходит, а кто хочет остаться.
Вопрос, касающийся нашего «молодого поколения» пилотов «комет», был щекотливым. Заставить их летать на «Ме-163» было невозможно, да и непорядочно. Никого нельзя было посадить в самолет через непреодолимый страх. Мы все это прекрасно понимали, и Шпёте в первую очередь. Он никогда никого не вынуждал лететь на «комете» – только если человек добровольно делал этот шаг или не имел возражений. С другой стороны, проблема набора молодых пилотов становилась все более актуальной. Очень скоро могло настать время, когда нам могли понадобиться сотни летчиков, в случае успешного апробирования нового оружия.