Летящий с ангелом

Но при этом у нее всегда оставалась очень большая часть души, куда вход постороннему был невозможен. Света иногда замыкалась, уходила в себя. Вызвать ее «оттуда», вернуть в прежнее открытое состояние было невозможно. Она не видела глазами и не слышала ушами. Она могла продолжать гладить белье, варить суп, мыть посуду или идти рядом, держась за руку, но душа ее витала очень-очень далеко. Впрочем, возвращалась «оттуда» она неожиданно легко и снова вступала в разговор и улыбалась.

Наконец, два месяца испытательного срока закончились, и мы обвенчались. Венчал нас отец Сергий. Когда на наши головы водрузили венцы, похожие на царские короны, нас облил светом яркий луч солнца, упавший из окна. Когда мы вышли из храма, над нами кружились два белых голубя. Я тогда подумал: ну ладно, белая голубка — это понятно, вот она рядом со мной, чистая как дитя и прекрасная как лилия, но почему второй голубь той же масти?.. Видимо, по словам апостола: один супруг от другого освящается. На свадьбу приехали родители Светы. Они жили в Питере, очень изменились, выглядели блестяще, моложаво и аристократично, но стали чужими. Мне показалось, что они живут больше умом, чем сердцем. Я начинал понимать, почему Света вернулась домой.

На свадьбе Дима, который лечился от алкоголизма, снова напился. Правда, никто ему слова плохого не сказал: его жалели и обходились, как с больным, добрым и растерянным. Анечка жалобно плакала. Иришка громко смеялась. Юра не отходил от музыкального центра и с упоением слушал старые записи из моей коллекции. Мои старики взяли на себя петербуржцев и наперебой обменивались международными новостями. В конце наши отцы все-таки здорово набрались, особенно Олег Иванович. Странно, это меня даже успокоило: по моим наблюдениям, если мужчина способен напиться, значит, совесть еще жива, значит, он не безнадежен. Мы еще поборемся за наших старичков!..

Только нам со Светой было немного не по себе. Когда закричали «горько», мы смутились, как дети, застигнутые врасплох. Оказывается, мы с новобрачной ни разу не целовались, а тут в первый раз, да сразу на людях. Стыдобушка… Мы краснели, отворачивались, закрывались цветами. Наши губы едва касались, мы вздрагивали, словно от ожога — и сразу смущенно садились. Публика над нами издевалась. Когда пьяные Дима с Ирой стали громко обсуждать перспективы новобрачной ночи, мы встали и, в чем были, убежали из дома. Я только успел прихватить плащ. Во дворе нас окружили дети, они кричали что-то про тесто, жениха и невесту. Мы и от них сбежали.

Ноги сами принесли нас на гору. Гору нашего блаженства. Я подстелил под шелковое платье невесты свой испытанный плащ. Она узнала его и благодарно погладила рукой. Сначала мы, как раньше, любовались раздольным пейзажем. В те минуты оранжевое солнце тихо опускалось в розовые облака над горизонтом. В зеркальной глади реки отражалось золото заката. Остывающее небо покрывалось сизовато-синей окалиной. Воздух наполнялся густыми цветочными ароматами. Легкий ветерок приносил приятную свежесть и нежные колыбельные звуки.

— Как можно уехать от такой красоты! — прошептала Света. — Ты не представляешь, как часто я это вспоминала. Думаю, дело не только в красоте природы. Это из детства, из лучших минут нашей жизни. А ты, Андрюш? Летаешь ты, как раньше?

— Как раньше нет. Сейчас у меня все по-другому. Скорей — это блики, отражения того света, в котором летал в детстве. Наверное, я потерял детскую чистоту. Но сейчас я рад и тому, что есть. Я и малой доли того не заслуживаю.

— Знаешь, Андрюш, нам надо поговорить о чем-то очень серьезном.

— Да, пора.

— Раньше я не могла с тобой говорить об этом. Сейчас, после венчания, можно. Помнишь, ты все время спрашивал меня, люблю ли я тебя. Да, я любила тебя и только тебя с первого дня знакомства. Но я готовила себя к другой жизни. Не семейной. Видишь ли, я с детства хотела стать монахиней. Мне с младенчества Господь даровал непрестанную молитву. Я не знала, откуда это и для чего. Спрашивала родителей, старших, но они сами ничего не знали, а только как-то странно смотрели на меня, как на сумасшедшую. Поэтому мне приходилось от всех таиться, скрывать этот дар. А сейчас…

— …А сейчас молитвы нет, — продолжил я.

— Нет.

— И это случилось в середине мая?

— Да.

— И это склонило тебя к браку.

— Да. Откуда ты знаешь?

— Именно тогда я был у старца Никиты. Мы с ним молились, чтобы Господь дал мне невесту. А я никого другого не мог представить на твоем месте.

— Бедненький. — Она погладила меня по щеке. — Сколько боли я тебе причинила. Прости меня, Андрюш. Я постараюсь исправиться.

В этот миг затянулись последние шрамы в моей душе. Та огромная холодная пустота, которая терзала меня со дня отъезда Светы, вдруг исчезла. Если и оставались какие-то сгустки боли, то все мгновенно растаяло от мощного потока света, хлынувшего из какой-то неведомой глубины. Как легко и радостно прощать любимую!

— Хочешь, я скажу, почему ты собиралась в монахини? — предложил я.

— Давай, — улыбнулась она. — Я уже ничему не удивляюсь.

— У тебя в роду был монах. Так ведь?