Летит стальная эскадрилья

Пятьдесят фашистских самолетов уничтожил один советский летчик, простой украинский парень из шахтерской семьи. Пополнили число лично сбитых вражеских самолетов и другие мои однополчане — Сахаров, Патрушев, Сапьян, Синюта, Труфанов, Чулаев, Кондратьев, Щепочкин.

В воздухе в основном уже только самолеты с красными звездами. Внизу прославленные «илы» — они штурмовали укрепленные позиции фашистов. Стабильно и метко наносили бомбовые удары по наиболее укрепленным объектам бомбардировщики Петлякова. Истребители плотно прикрывали своих летных собратьев от противника. В одном из таких вылетов, помню, кто-то передал мне в эфир:

— Борода, впереди слева пара «худых»!

Всмотревшись внимательно, я увидел пару, но не «мессершмиттов», а «фоккеров».

— Щепочкин, прикрой! Атакую! — передал товарищу и энергично развернулся влево.

«Фоккеры» заметили мой маневр и с большой перегрузкой попытались уйти из-под удара. По почерку понял, что это не новички. Наконец мне удалось зайти одному из них в хвост. Вот он в прицеле! Дистанция сокращалась, палец уже на гашетке пулеметов и кнопке от пушки. Но что это?.. В направлении «фоккера», идущего выше меня, промелькнула трасса огня.

— Ты что одурел, Щепочкин! — возмутившись, крикнул по радио, думая, что это ведущий второй пары Костя Щепочкин не выдержал и застрочил.

— Я сзади и выше. Это какие-то «яки» работают, — спокойно ответил Щепочкин.

— Так ведь это же наши «фоккеры»! — тотчас передал кто-то с «яков», и я увидел, как пара краснозвездных истребителей медленно выплыла вперед сверху, преграждая мне путь к гитлеровцам.

— Ну бейте же поточнее, если вмешались! — с досадой бросил «якам» и тут же увидел вспышку пламени, густой шлейф дыма от падающего «фоккера».

«Все же отобрал «як» моего фрица! Ну да ладно», — совсем успокоившись, подумал про себя, а сам продолжал внимательно вглядываться в пространство над зловещим, чужим Берлином…

Вот так изменилась обстановка к концу войны: последних фашистских асов еле поделили между собой. Но победа-то у нас была одна — общая.

4 мая 1945 года все летчики полка побывали в поверженном Берлине. Мы ехали по улицам, наспех расчищенным от развалин, подбитой техники. Пахло гарью и дымом. Главная аллея города Унтер ден Линден была разрушена. На уцелевших зданиях из каждого окна свисали белые флаги капитуляции. По многим улицам куда-то в направлении центра шли изможденные люди, несшие флажки своих стран. Они радостно приветствовали нас, а в их печальных, измученных глазах стояли слезы. Повсюду виднелись советские танки, орудия. Солдаты-победители пели «Катюшу»…

У рейхстага было многолюдно и шумно. Все устремились к этому серому, сильно поврежденному снарядами и автоматными очередями зданию — каждому хотелось оставить на рейхстаге автограф. Больше всего было надписей на колоннах: имена, фамилии — кто и откуда, из какой стороны России сюда пришел. Потом группами сфотографировались у колонн рейхстага, у Бранденбургских ворот. Вокруг, на улицах и площадях, звонко играли русские трехрядки, лихо отплясывали под них ярославские, воронежские, курские парни…

8 мая мы перелетели на новое место базирования — Гроссенхайн. Это был первоклассный аэродром с искусственной бетонкой, хорошими ангарами, складами, казармами для солдат и столовыми. Летчики разместились в благоустроенной гостинице, в отдельных комнатах на два-три человека, а руководящий состав — в одноместных номерах. Работники батальона аэродромного обслуживания постарались здесь, как нигде: мягкие матрацы, белоснежные простыни; шкафы, зеркала, цветы. Вечером в открытые окна потянуло ароматом только что расцветшей сирени, и в ту ночь мы долго не спали. А когда уснули, уже перед рассветом, послышался невероятный шум, крики, беспорядочная стрельба… Сначала мне показалось, что это все действительно во сне, но стрельба становилась отчетливее: нарастали слабые пистолетные выстрелы, становились громче винтовочные, потом автоматные и даже пулеметные и пушечные очереди.

Вскочив с белоснежной постели, я выхватил из-под подушки пистолет и спешно, едва одевшись, выбежал в коридор. Там уже многие были на ногах и все что-то кричали. Понять, что же произошло, было невозможно. Мелькнула мысль может, на аэродром высадили десант? Но до сознания доходило другое долгожданное, кем-то медленно и торжественно произнесенное слово «По-бе-да!». От нараставшей стрельбы стало светлей. Вижу полураздетых Дмитрия Глинку, Петрова, Лукьянова, Козлова — все палят из пистолетов прямо в окно. Кто-то неизвестно откуда приволок ящик с патронами. Этот своеобразный салют продолжался минут пятнадцать — двадцать. Потом, словно очнувшись, мы бросились обнимать друг друга. Радостью сияли солдатские глаза, светились обветренные, тронутые весенним загаром лица боевых друзей.

— Гришка, Борода! Это же победа!..

— Победа, родные мои, победа!..

В бывшую немецкую гостиницу мы закатили бочку с вином. Все пили и говорили тосты, плясали, смеялись и плакали. Как-то разом все выплеснулось наружу: и радость сегодняшнего торжества, и минувшее горе.