Летняя книга

ОК не можете ли вы перевести мой гонорар в Шри-Ланку? Мой последний перевод на эсперанто будет готов только к Новому году, надеюсь на ваше терпение

В вашем рассказе «Кошка» вы дважды обмениваете кошку и это бессердечно. Как член Общества защиты животных я должен

Я думал, возможно вы обрадуетесь узнав что некто получил все что может дать жизнь. Я – такой человек и я полон благодарности. Но единственное к чему я стремлюсь это созидать. Мой терапевт рекомендует акварель и чтобы я позвонил вам. Вопрос в том какие выбрать краски и что рисовать

Бедный мой драгоценный друг, вы ввергаете себя в грех. Некий Голос говорил со мной и теперь я молюсь за вас каждую ночь и от этого так устаю. Посылаю вам несколько сочинений, прочитайте их и дайте мне знать стало ли лучше. Держитесь. Есть объяснения всему и прощение за всё

Это письмо в бутылке из Австралии кнютту[157]. Если по дороге бумага промокнет попроси свою маму выгладить ее досуха

Ты забыла о пятидесятилетии твоего беби? Ты читала мои письма? Получила мои подарки? Не говори что ты слишком стара и устала, я не прекращу писать – я никогда тебя не отпущу!

Забери домой белье, можешь поставить варить картошку в 6 часов. Звонил какой-то Антилла[158]

Dear Jansson san,

Take good care in this dangerous world.

Please have a long life.

With love[159]

Записки с острова Перевод П. Лисовской

Предисловие

«Записки с острова» удивляют и почти что коробят своей обнаженностью и аскетизмом в сравнении с добродушной теплотой Муми-дола. Но таков и сам островок Кловхарун – пустынный, скалистый, с единственным деревцем рябины, омываемый волнами где-то далеко-далеко в Финском заливе. «Записки» начинаются восторженно: «Я обожаю камни», – пишет дочь скульптора и добавляет, что «отец Туути был плотником, поэтому она так любит работать с деревом». Вот поздняя осень, и самое начало весны, и ледоход, и лето. Этот рассказ о том, как две женщины строили дом на острове в 1964 году, а потом тридцать лет спустя оставили его навсегда.

Когда я писала рецензию на «Записки с острова» для «Нового Аргуса»[160], мне было двадцать восемь, у меня были маленькие дети, и я с любопытством отмечала, что провожу летние месяцы в ландшафтах фантазий Туве Янссон. А вот то, что Янссон и Пиетиля во время строительства дома на острове было уже по пятьдесят лет, я осознала только сейчас, когда мне самой столько же. В этом возрасте можно попробовать что-то новое, все еще веря, что впереди достаточно времени и все еще возможно, пока не кончилось теплое бабье лето. Кто-то выбирает одиночество, спрятавшись ото всех, для этого остров тоже подходит. Но сейчас я понимаю, насколько тяжело все это было для них физически: как пронизывал до мозга костей ноябрьский холод в шхерах и казалось, что невозможно вытащить на берег яхту в шторм. <…>

Эти воспоминания и дневниковые записи сделаны в основном в тот год, когда дом строился. Дневник Янссон чередуется с записями их прораба Брюнстрёма. Будучи местным жителем, он считал, что веселее начинать стройку до того, как будет выдано разрешение на строительство, и был не прочь остановить работы, чтобы ни с того ни с сего отправиться на поиски кувшинок, которые могут расти в соленой воде, или вылавливать из моря бутылки со спиртным с затонувшего судна. Его исключительно деловые заметки о гвоздях, о еде, которую им подают (чаще всего невкусной), и о том, как продвигается стройка, то и дело перемежаются замечаниями личного характера, но такими лаконичными, что они кажутся комичными и душераздирающими одновременно. Так он, например, описывает, как прощался с девушками (именно это слово он использует. – Примеч. перев.) после первой осени, когда постройка дома шла наиболее интенсивно: «Автобус сильно опаздывал, так что нам пришлось долго его ждать в мороз на проселке. Говорить было особенно не о чем, потому что все вроде как было обговорено. Так что пока прощаемся, с наилучшими пожеланиями с острова Крокё».

И сама Янссон, прощаясь с островом, испытывает похожие чувства. «Записки» представляют собой на удивление рациональный и спокойный рассказ о том, как автор справляется со скорбью и по определенному месту, и по определенному укладу. И как я вижу это сегодня – по жизни как таковой. А умение переживать скорбь может принести облегчение.

У островитян есть завидное преимущество: жить в своем мирке, полностью обозримом, которому можно дать определение, причем доступ в него, если повезет, можно контролировать. С одной стороны, находишься на безопасной дистанции от окружающего мира, но с другой – необходимо приспосабливаться к острову и потребностям других его обитателей. Вот это напряжение между островом-раем и островом-тюрьмой и составляет нерв «Записок».