Летняя королева

– Я, право, не знаю, – сказал он, потирая скулу, – могу ли я поднять вопрос о неверности королевы. – Произнеся эти слова, он оторвался от чтения и оглядел собравшихся священников. – Оно было задокументировано в нескольких случаях, и у нас есть свидетели, готовые все подтвердить.

Наступила напряженная, зловещая тишина. Алиеноре показалось, будто ее желудок прилип к позвоночнику. Она сосредоточилась на том, чтобы сохранить на лице непроницаемую маску, но мозг лихорадочно работал. «Что он узнал? Что собирается сказать?»

Епископ повернулся к столу и достал одну из золотых застежек, которыми она имела обыкновение подкалывать свои платья.

– Вот что было обнаружено в спальне дяди королевы в Антиохии – не просто в спальне, а в самой его кровати! – Он выразительно поднял брови. – В доказательство у меня есть показания свидетелей!

Маска Алиеноры соскользнула, ее губы скривились в отвращении. Эту заколку она лично подарила супруге Раймунда. Тоже мне новость – нашли заколку в спальне Раймунда! А замечание, что заколку обнаружили в его постели, – сплошной идиотизм, поскольку никто не станет предаваться любви в таких драгоценностях, а если бы ее сняли, то не оставили бы между простыней. Тем не менее королева поняла, куда клонит епископ. Сумей он обвинить ее в прелюбодеянии и представить при этом доказательства, то она теряет все.

Сидевший за столом Жоффруа де Лору, епископ Бордо, поднялся с места и громко прокашлялся.

– Господин епископ, поводом для расторжения брака служит близкое родство короля и королевы, и другой причины нет. Вам это известно.

Епископ Лангра повернулся к де Лору:

– Мне также известно, что мы должны выяснить правду, а не скрывать ее за попустительством и посторонними темами.

– Попустительство? – Де Лору расправил плечи. – Эту даму оговорили! – Голос его гремел от возмущения. Он широким жестом указал на Алиенору, которая тут же опустила голову и скромно уставилась на руки, сжимавшие четки. – Ей пришлось выслушать оскорбительные обвинения, не имеющие под собой никаких оснований, сколько бы вы ни бушевали. Перед вами набожная особа, которая соблюдает Божьи законы и уважает церковь. Я ее друг и наставник уже много лет и готов поручиться за ее добродетель в той же степени, в какой вы клевещете на нее. То, что злобная клевета прозвучала здесь из уст якобы божьего человека, не только несправедливо, но и идет вразрез с учением Христа, Господа нашего. Правда восторжествует. Она прозвучит на Божьем суде, где всем нам придется держать ответ перед нашей совестью, ибо кто, как вопрошал Господь, бросит первый камень? Мы не вправе судить по тому вопросу, а должны рассматривать только один – родственную близость. Именно эта проблема стоит перед нами сегодня – и никакая другая. Эта женщина не в суде!

За спиной послышался рокот одобрения. Алиенора подняла руку и украдкой вытерла глаза. Ей не пришлось притворяться.

– Вы говорили красноречиво, архиепископ, – вмешался Людовик. – Так давайте же решать этот один вопрос.

Он склонил голову и посмотрел на жену. В его взгляде не было доброты, и Алиенора не ожидала ее увидеть, кивнув ему в ответ. Просто в интересах Людовика не трогать прогнивший труп Антиохии, чтобы не вылезли личинки, – у него тоже были свои секреты.

Стоя у окна своей спальни, Алиенора передала связку писем молодому Жоффруа де Ранкону. Новый господин Тайбура и Жансе прибыл в Божанси в составе ее свиты: ему было поручено благополучно сопроводить герцогиню в Пуатье, когда все завершится.

– Вы проследите, чтобы это вручили Сальдебрейлю? Он знает, с каким гонцом их отослать.

– Мадам… – Юноша поклонился и выпрямился, хмуря лоб. – Когда говорил епископ Лангра, я не поверил ни одному его слову.

– Надеюсь, что не поверили.

Он зарделся как маков цвет и принялся бормотать, пока она не сжалилась над ним.

– Епископ Лангра не мог не выступить. Обвинение в прелюбодеянии устроило бы его гораздо больше. Мы никогда не были с ним единомышленниками. Если подвернется возможность навредить мне, он обязательно ею воспользуется. Но это не важно. В ближайшее время я не собираюсь иметь с ним никаких дел.

Молодой человек снова поклонился и поспешил уйти. Алиенора печально улыбнулась. Юный Жоффруа очень напоминал ей своего отца – и тем, как стоял, и тем, как одно выражение на его лице сменялось другим, но между ними была огромная разница. Он был все еще мальчик, который только учился делать шаги во взрослой жизни. Но присутствие сына позволило ей пережить смерть отца. Вместе с Бертой и Бургундией он был частью Жоффруа, оставшейся в этом мире, и она поможет ему жить дальше, облегчив тем самым собственное горе.

Не успел уйти Жоффруа, как явился архиепископ Бордо. Он по-прежнему был в епископальной сутане, но митру заменил на маленькую шапочку. Высокая фигура устало сутулилась, голова поникла.