Летняя королева

– Да, – согласилась она. – Совсем недавно стал мужчиной, хотя успел побывать на войне. Генрих приехал в Париж вместе с отцом. – Упоминание о графе Анжуйском добавило печали в атмосферу. – Я так и не поняла, каков он. Почти все время он держался скрытно и тихо, но, думаю, это была лишь маска. Слухи о нем ходят совершенно другие: по мнению многих, он действует энергично во всех случаях. Я в нем не уверена, а потому колеблюсь. – «Я думала, что ты будешь рядом и дашь мне совет, но теперь вижу, что этого не случится». – Его отец стремился нас сосватать, но ему также хотелось объединить Анжу и Аквитанию. Действовал он очень осторожно, как ты можешь себе представить. Если бы Людовик уловил хоть слово, он бы заживо содрал кожу с обоих.

Жоффруа с трудом вздохнул:

– Если ты выйдешь замуж за молодого человека, то король не простит вас до конца жизни.

– Меня не волнует мнение Людовика в этом вопросе. – Алиенора вздернула подбородок. – Когда я считалась женой короля, то боялась его настроений и меня возмущало то, как он со мной обращался, но как политический противник он меня не пугает. Людовик мне не чета.

– Совершенно верно. – Жоффруа криво усмехнулся. – У тебя еще будет время обдумать это дело и понаблюдать за герцогом.

Алиенора кивнула. Слово «время» тоже добавляло ей печали.

– Тебе придется заключить брак с кем-то, – продолжил Жоффруа. – А кандидатов соответствующего положения не так много.

Она сглотнула.

– Ты знаешь мои мысли об этом.

– Это правда, но мы оба понимаем, что это был бы неверный путь для Аквитании, тем более что сейчас мы все равно не можем его выбрать. – Голова его поникла, словно отяжелев, к желтизне на лице прибавился серый оттенок.

– Я позабочусь, чтобы твоему сыну оказали внимание и поддержку, какие только понадобятся, – произнесла Алиенора, стараясь сохранить твердость голоса. – Сделаю для него все, что в моих силах, так как знаю, что и он будет стараться изо всех сил как ради меня, так и ради своего отца. – Она мягко отняла руку. – Думаю, тебе следует немного отдохнуть.

Жоффруа с трудом поднял голову:

– Ты еще раз навестишь меня перед отъездом?

– Конечно. Мог бы и не спрашивать.

Алиенора встала и слегка дотронулась до его лица, и всем, кто это видел, показалось, что это был всего лишь ласковый жест герцогини, благоволившей к верному вассалу в трудной ситуации, но в ее душе появилась глубокая рана. Совсем не так она хотела бы с ним проститься.

Он взял ее руку и удержал.

– Если бы я мог вернуться в одно весеннее утро твоей молодости и увезти тебя навсегда, я бы так и сделал, – хрипло прошептал он.

– Не нужно… – Голос ее дрогнул.

– Я хочу, чтобы ты сохранила эту мечту и превратила ее в воспоминание. Того, чего никогда не было, но всегда будет.

Ее сердце обливалось кровью.

– Да, – прошептала она. – Всегда.

Он замолчал, чтобы отдышаться.

– Ступай. Я тебя догоню. Теперь, когда мы увиделись, я здоров.

Жоффруа отпустил ее руку, и Алиенора вышла из комнаты, словно ничего не случилось, но, закрыв за собою дверь, она прислонилась к стене и дала волю слезам, которые обжигали как огонь.

У него не было сил скрыть собственное горе, когда он глядел вслед Алиеноре. Казалось, будто от его сердца к ее руке протянулась нить. Ему было все равно, кто видит его слезы. Он понимал, что соглядатаи воспримут это за глупость больного человека, не имеющего больше сил служить своей госпоже и Аквитании. А правда уйдет с ним в могилу; и эта правда будет его сокровенным утешением.

Глава 42 Божанси, март 1152 года

Алиенора вцепилась в подлокотники кресла и, глубоко вдохнув, вздернула подбородок. Она вернулась в Божанси и теперь сидела на возвышении в большом зале, ожидая, что собравшиеся епископы объявят ее брак с Людовиком расторгнутым. Документ о разводе был уже готов, оставалось только дать просохнуть чернилам на пергаменте и поставить печать.

Она прибыла накануне из Пуатье, чтобы выслушать решение церкви и получить документ о разводе. Это были ее последние часы в статусе королевы Франции и окончание пятнадцатилетнего брака, который вообще не следовало заключать. Людовик сидел на троне рядом с ней, его лицо ничего не выражало. Застенчивый светловолосый юноша превратился во вздорного, одержимого религией мужчину тридцати двух лет, с вечно нахмуренным лбом. И все же он казался по-прежнему красивым в приглушенном свете, да и сила была на его стороне. Алиенора понимала, что отцы, у которых незамужние дочери, будут кидать жадные взгляды на него, стремясь взобраться по спицам на колесо Фортуны. И да поможет Господь той бедняжке, которая победит в этой гонке.

С места поднялся епископ Лангра, раздувая грудь, словно павлин, сверкая острыми глазками. Как раз сейчас он вперил взгляд в лист пергамента с висящей на плетеном шнуре печатью. Алиенора заподозрила, что это всего-навсего его записки, но епископ делал вид, будто это важный документ.