Летняя практика

Про осторожность можно было не напоминать. Ульгар все-таки неспроста дожил до своих сорока лет.

Бабы были.

Точнее, баба.

Девка.

Одна.

И хороша… вот что у россцев нравилось Кеншо-авару, так женщины их. Что статные, высокие красавицы, что вот такие, тонкие и нежные, будто цветы весенние. Правда, что этот вот конкретный цветочек в лесах делает, Кеншо-авар не отказался бы узнать.

— Благодарю вас, — прошептала девка, не пытаясь вырваться. И Ульгар держал ее крепко, но… бережно? Вот уж от кого Кеншо-авар не ждал этакого. — Благодарю…

И всхлипнула, слеза хрустальная скатилась по белой щеке. Щека, следовало сказать, была слегка запыленной, да и сама девка… волосы растрепались, расплелись, легли на плечи золотым покрывалом. А сами плечи покаты.

Губы ярки.

Глаза что камни драгоценные.

Лейла? Она, ранившая сердце Кеншо-авару, и мизинца этой красавицы не стоила. И тем подозрительней.

— Кто ты? — Кеншо-авар сделал знак сотнику отпустить боярыню.

Тот подчинился, но… неохотно?

И уйти не ушел. И когда она оглянулась на сотника, тот смутился и взгляд отвел. Вот же… все зло от баб… и пусть не сделал пока Ульгар дурного, но Кеншо-авар не станет ждать, пока…

От девки следовало избавиться.

Потом.

После.

Не пропадать же этакой красоте попусту.

— Я… — Она потупилась, и от одного взмаха ресниц жаром Кеншо-авара окатило. — Я несчастная дочь Мирослава Батош-Жиневского.

Сказала и замолчала, позволяя оценить сказанное.

Батош-Жиневский…

Уж не тот ли… Кеншо-авар пожалел, что так и не вернулся Гирей-ильбек. Голова у мальчишки светлая была, и влезали в нее все хитросплетения росских родов. А у него вот путались. Своих-то до седьмой родни мог перечислить, а тут…

— Батюшку моего в смуте обвинили, казнили безвинно, — шепотом продолжила девушка, и, поникшая, выглядела она столь беззащитной, что в душе Кеншо-авара зародился гнев.

Правда, с ним он управился.

— Матушку сослали… мы с сестрой жили в тереме царском, пока… меня замуж принудили идти… отдали недостойному… полукровке азарскому…

Слезы катились крупные, что жемчуг морской драгоценный.

Но к слезам Кеншо-авар остался равнодушен.

Полукровка?

Средь росских бояр случались и отмеченные степною кровью, но вот чтобы наполовину… один лишь был. И этот один до недавнего времени интереса не представлял никакого. Раб недостойный… кто ж знал, что рабом он быть перестанет.

Нет, в степях ему не рады будут, и на кошму он не сядет, даже если иных наследников не останется, но вот…

Неспокойно.

— Мы умоляли брата… и царицу… — Ее голос дрожал, и если бы самого Кеншо-авара умоляли хоть бы в малой степени так, он бы уступил. — Но разве значили хоть что-то наши слезы… нас вырвали из дома, закинули на подводы, потащили… поселили в какой-то убогой избе… и заставили полы мыть.

Ульгар заворчал, что означало высшую степень возмущения.

И вправду, как можно деву столь нежную к грубой работе принуждать? Неужели настолько обеднел Батош-Жиневский, что на холопку не хватило?

— А потом… мы с сестрой услышали… услышали, что мы не случайно тут оказались, что это место… оно особое… здесь похоронена первая царица. — Слезы на глазах высохли. — И с ней — книга, которая кровью писана была… книга особая, тайная… и кто эту книгу возьмет, тот обретет власть немалую.

Теперь она почти шептала.

И чудилось — манит обещанием.

— Но чтобы книга в руки далась, надо принести жертву… деву крови той, что в царице течет…

И рученьку к груди приложила, чтоб точно понял Кеншо-авар, кого в жертву определили.

— Тогда-то и решили мы бежать… не знали сами куда… куда глаза глядят… понадеялись, что не бросит Божиня сирот.

Это они зря. Боги, что местные, что иные, к сиротам были равнодушны.

— Сестра твоя где? — Кеншо-авар понадеялся, что голос его звучит достаточно грозно, чтобы девка испугалась.

Но хороша.

Редкостная красота. Сестра его родная, некогда очаровавшая кагана, и вполовину не была столь же хороша. А еще, сказывали, ревниво оберегала свое место подле Великого, пусть продлятся его дни до возвращения Кеншо-авара с удачей, истребляя всех мало-мальски пригожих девок.

Эту кагану показывать нельзя.

Красива.

А еще и кровей хороших… нет, показывать Кеншо-авар не станет. А вот в своем доме он хозяин. И жены его пусть скандалят меж собой, но с ним, господином, покорны и ласковы. Глядишь, и эта приживется. А нет, то хотя бы ненадолго скрасит одиночество Кеншо-авара.

Ожидание.

Книга… искушение было невелико.

Чужие сказки. Чужая магия. Может, дастся в руки, а может, и нет. К чему рисковать? Нет уж…

— Вы ведь меня не отдадите им? — жалобно спросила девица.

— Не отдам… — И Кеншо-авар запоздало махнул рукой, позволяя сотнику удалиться.

Удалился.

Но с превеликой неохотой.

— Так а сестрица твоя где? — повторил вопрос Кеншо-авар. И пусть хороша была незнакомка, сладка, как дикий мед, но красоты ее недостаточно, чтобы вовсе разума лишиться.

— Моя бедная сестра… ушла… — Слезы высохли.

И девка теперь смотрела внимательно.

Раздраженно даже.

Будто ждала иного… может, и вправду ждала. Только не дождется. Не стал бы Кеншо-авар рукой кагана, рукой крепкой, карающей, когда б легко было его разум затуманить.