Читаем Летняя практика полностью

Летняя практика

Он запустил пальцы в волосы.

Сжал кулак.

Шелковистые пряди… жаль будет портить.

— И куда же она ушла?

— В лес.

В синих глазах мелькнуло что-то этакое… недоброе. Злится? Кеншо-авар легонько потянул за волосы, заставляя девку подняться.

— И не страшно ей там, в лесу, будет? — спросил он ласково.

— Страшно…

— Так отчего ж она ушла? Отчего не с тобой осталась?

Она подходила медленно, словно бы нехотя, и этим уже дразнила Кеншо-авара. Тот облизал губы, и девка повторила его движение, только… показалось, конечно.

Баба.

Просто баба.

Может, отравить вздумала. Может, зарезать… дело-то житейское. Ты убиваешь, тебя пытаются… тем жить интересней. Огонь в крови горит, и давно забытый азарт заставляет брать змею в руки в отчаянной надежде, что не укусит.

Дурная молодецкая забава… старшего брата Кеншо-авара укусила… долго он отходил… кричал страшно… конечно, он-то думал, что берет безобидную кабуршуту, которой и дети-то не боятся, а в кувшине для игры оказалась рогоглавица. Не иначе, как заползла погреться.

Бывает.

— Я больна, — выдохнула девка в самое лицо. И пахло от нее хорошо, цветами, медом сладким. — Моя сестра… мы… мы решили, что будет разумней оставить меня… она сама быстрей дойдет.

Лжет.

И пускай. Все одно заняться нечем.

— И куда она идет?

— В город… тут рядом город имеется. — Теперь голос девкин был низок, ласкал слух. А тонкие пальчики коснулись губ, и от прикосновения этого стало горячо, даже ноги подкосились.

Умер братец дорогой, единственный сын старшей жены, которая той еще стервой была. Матушку Кеншо-авара она в могилу отправила, не пощадила… как убивалась, как плакала… и по сыну, и еще потому, что утратила место свое подле отца.

Брата было жаль.

Немного.

Он Кеншо-авара в седло посадил и учил многому, но слабым был. Вечно в людях все искал хорошее, светлое… у каждого, мол, в душе сыщется.

Может, и сыщется.

К чему вспомнилось?

Девка, встав на цыпочки, коснулась губами губ. И выпила дыхание.

Брат перед самой смертью очнулся. И велел позвать Кеншо-авара… тогда еще просто Кеншо, мальчишку босоногого, одного из семнадцати сыновей…

Одного…

Шестнадцать братьев слишком много.

Но тогда Кеншо испугался, что понял он… понял.

— Я знаю, что ты сделал. — Ургай лежал на кошме, сшитой из шкур нерожденных ягнят. Он иссох. Посерел. И сделался страшен, как дух подземного огня. — Я знаю…

Он прогнал и рабов, и целителей, которые подпитывали силой гаснущий огонь его души, хотя все знали, что это лишь продлевает муку.

— Я ничего не сделал! Я ведь перед тобой руку совал…

…и бросил в кувшин уголек.

Простенький фокус, сунуть руку в кувшин, чтобы не задеть змею, в нем спрятавшуюся. Змеи поутру сонны и медлительны. И если быть осторожным, очень осторожным, то и руку вытащишь целой. Вот только не тогда, когда змея раздражена.

— Ты ее посадил… и ты бросил уголек… — Ургай поднял белую руку. — Подойди… я не стану мстить… и проклинать.

Кеншо-авар выдохнул с облегчением. Брату он верил. Тот, глупый, никогда не умел лгать, полагая, будто сильным ложь не к лицу.

— Я просто хочу понять… зачем?

Зачем?

Сложный вопрос.

А зачем убили тихую Лайвери-нани, которая никогда не желала власти, но довольствовалась лишь любовью своего мужа и господина? Она и Кеншо любила, сказки рассказывала, пела песни и называла своим мальчиком. В чем же она провинилась?

В том ли, что чаще других приглашал ее отец в свои покои?

В том ли, что поднес ей золотое ожерелье вперед старшей жены?

— Месть? — Ургай умел читать души.

Месть. И страх. Разве самого Кеншо пожалели бы?

— Мама была не права… не трогай остальных, — попросил Ургай. — Перстень… возьмешь потом.

— Конечно. — Кеншо вытер пот со лба брата.

Возьмет.

Дождется, когда ослабеет дыхание и лежащий на кошме человек сравняется цветом с этой же кошмой. Стянет с еще теплой руки и, вытерев тщательно, наденет на мизинец. Ныне он, Кеншо-авар, — старший сын…

— Проказник, — раздался нежный женский голос. И Кеншо-авар понял, что именно он теперь лежит на кошме, не способный пошевелиться. Он жив.

И дышит.

И… после Ургая настал черед Эфедри, который был силен и туп. С ним получилось легко… остальные… младших Кеншо просто велел удавить, когда отца не стало. Ни к чему грызня за наследство. Потому и отправились в огненный край что отцовские жены с наложницами, что отродья их…

— Вы, люди, смешные. — Девка сидела рядом, обнаженная, она была прекрасна и в то же время невыразимо уродлива. Кеншо-авар и сам не мог понять, как так получается, чтобы и прекрасна, и уродлива. А она сидела, перебирала его волосы, гладила щеки.

Улыбалась.

— Вы убиваете друг друга ради какой-то ерунды… власть… что такое власть? Призрак. — Она облизала свои пальцы. — Месть… страх… смешные, да… мы убиваем ради пропитания. И нас вы ненавидите, тогда как вы сами куда страшнее.

Кеншо-авар хотел было что-то сказать, но из горла вырвался хрип.

— Тише. — Девка положила ладонь на грудь, и показалось — упал огромный камень, выбивший остаток воздуха из ребер. — У нас с тобой целая ночь впереди…