Летние истории

Здравствуйте, простите, но на апрельское мероприятие я не пойду. Потому что уже понятно, что там будет. Там всегда одно и то же. Я не могу поставить себя на место ребенка донора, вы наверное понимаете, я могу только смотреть со стороны. Но вот например я хотела спросить — а что если бы вам не врали, а сразу все рассказали? Если бы мама уверенно, без всяких стеснений рассказала бы вам об этом. Вы думаете, если у человека нет партнера, то у него нет права встретиться со своим ребенком? Думаете это его вина? Меня не волнуют семейные ценности, которые вы все критикуете, и престиж. И то, что я хочу ребенка, это тоже не так. Иметь ребенка, хотеть ребенка — нет, не то. Я хочу встретиться с ним, увидеть его, узнать, как это жить вместе с ним. Но я вот говорю, что хочу с ним встретиться, а на самом деле еще ничего о нем не знаю. В общем, в апреле я не пойду. Над тем что хотела у вас спросить, подумаю сама. Спасибо за общение, хоть и недолгое. Прощайте.

Даже не перечитав, я нажала кнопку «Отправить» и бросила телефон в самый темный угол комнаты. Потом с головой накрылась одеялом и зажмурилась. Надо мной нависла мощная черная волна и в следующий миг разделилась на множество мелких волн, которые завертелись у меня перед глазами, складываясь в неуловимый узор. А потом мне приснилась бабушка Коми. Как она сидит на полу, подтянув к себе колени, а я сижу рядом и потягиваю ячменный чай. Квартира — та, старая, недалеко от порта. Прислонившись к старой черной балке, мы разговариваем и смеемся. Бабушка, какие у тебя огромные колени! Ты на свои посмотри, Нацу, коленями ты в меня пошла. Ой, и правда здоровенные! Я вообще похожа больше на тебя, чем на маму, с самого рождения, мама всегда так говорит. Серьезно? Ну, я рада! Слушай, бабушка, но ведь все люди умирают — получается, и ты когда-нибудь умрешь? Когда-нибудь — да, но… Ты что, плачешь? Не плачь, Нацу. Это еще нескоро… Ну же, улыбнись! Не беспокойся, даже когда я умру, я буду посылать тебе знаки. Правда? Правда. А какие знаки? Сейчас пока не знаю, но я непременно приду тебя навестить. Приду и скажу: «Привет, моя милая Нацу!» То есть ты станешь привидением? Может, и так. Хорошо, бабушка, можешь быть привидением, только не слишком страшным, ладно? Обещай, что ты придешь, обязательно придешь… А я обещаю, что сразу узнаю тебя, кем бы ты ни стала: птичкой, листиком, ветерком или гулом электричества. Неважно, в каком виде, ты только приходи, не забудь! Конечно, приду, мое солнышко. Ну смотри, бабуль, ты обещала! Я всегда, всегда-всегда буду тебя ждать.

— Еще раз простите меня, пожалуйста…

— Ничего, все в порядке… — заверил Айдзава.

— Я тогда страшно напилась, — заново принялась объяснять я.

Даже теперь, спустя целую неделю, оставалось ощущение, будто алкоголь из моей головы ушел не весь.

— Ваше послание меня, конечно, удивило. Я решил, у вас что-то случилось.

— Да я и сама удивилась потом, когда перечитала…

— Вам было плохо? Рвало? — спросил Айдзава.

— Не рвало, но на следующее утро я встать не могла.

— Перед выпивкой всегда лучше поесть, хотя бы немного. Чего-нибудь молочного, например.

— Теперь буду знать… — втянув голову в плечи, пролепетала я.

На мое пьяное письмо Айдзава честно ответил, затем мы обменялись еще несколькими имейлами и в конце концов решили встретиться. Он принес мне распечатки нескольких статей о репродуктивной этике, вышедших в журналах. Я с благодарностью убрала их в сумку. В кафе на Сангэндзяе, где мы договорились встретиться, оказалось довольно многолюдно — день был воскресный.

— Кстати, — спохватился Айдзава, — я дочитал вашу книгу.

— О, спасибо! При том что вам и без того дел хватает, наверное…

— Вообще я читаю очень мало художественной литературы, поэтому вряд ли сумею точно описать свои ощущения.

— Это ничего… — промямлила я, опустив глаза в пол: от перспективы услышать его отзыв о книге я растерялась.