Летние истории

Однако никакие мои доводы не помогли — отступать Мидорико не собиралась. В конце концов я сдалась. Мысленно вздыхая, купила себе в кассе отдельный билет и вместе с племянницей отправилась к входу. На платформе, мимо которой двигались кабинки, больше никого не было: только мы и служащий в форме. Почему-то Мидорико пропустила несколько кабинок — видимо, успела выбрать какую-то особенную. И, дождавшись ее, проворно юркнула в открытую дверцу. Я поспешила следом, схватилась за перекладину и, мысленно проклиная все на свете, втиснулась внутрь. В этот самый момент кабинка качнулась, и от неожиданности я с размаху шлепнулась на сиденье. Закрыв дверцу на специальный засов, служащий с улыбкой помахал нам вслед.

Ни на секунду не отклоняясь от алгоритма, колесо продолжило свое неторопливое вращение, и наша кабинка поползла вверх. Я приподняла голову, изо всех сил стараясь не смотреть вниз, и уставилась в небо. Неба становилось все больше, а земли — все меньше. А Мидорико, прижав лоб к окну, наоборот, сосредоточенно разглядывала, что происходит внизу. Потом она скользнула на соседнее сиденье и точно так же прилипла к другому окошку. Конский хвост, в который были завязаны ее волосы, совсем растрепался. Выбившиеся прядки мягко спадали на шею, вились по плечам. Шея у нее была тонкая, плечи из-за просторной футболки казались еще уже. Из шорт торчали загорелые ноги. Кожа на коленках слегка потрескалась от сухости. Одной рукой придерживая сумочку на поясе, а другую прислонив к окну, Мидорико смотрела на простиравшийся под нами Токио.

— Маки, наверное, сейчас уже едет домой, — сказала я.

Мидорико ничего не ответила, даже не взглянула на меня.

— Она вроде собиралась сегодня на Гиндзу. Где же это… кажется, здесь… а, нет, вон там, — показала я.

На самом деле с географией у меня дела обстояли плохо, и я совершенно не была уверена в своей правоте. Просто показала туда, где было больше всего высоток.

— Хорошо мы с тобой сегодня развлеклись! — попробовала я сменить тему.

На этот раз племянница взглянула на меня и кивнула в знак согласия. Кончик ее носа и скулы порозовели от долгого пребывания на солнце, а теперь их окутала синева сумерек. Я смотрела на Мидорико, и мне начало казаться, что когда-то давным-давно, еще совсем ребенком, я тоже вот так каталась на колесе обозрения и разглядывала сверху город. Что я тоже плыла в кабинке вверх, в небо, по которому расплывается вечерний полумрак. Была ли рядом Макико? Ждала ли внизу мама? Или, может, бабушка Коми… Я попыталась выудить из памяти хоть какие-то детали: лицо мамы, машущей мне из-за ограды, или руки бабушки, все в морщинах. Но ничего не получалось. Я не знала даже, в каком уголке памяти нужно искать — пришлось перебирать воспоминания вслепую, и чем глубже я погружалась в это занятие, тем туманнее становился образ, так неожиданно всплывший у меня в голове. В небе то и дело появлялись маленькие птички и, очертив изящную дугу, вновь пропадали неизвестно куда. Здания вдалеке казались подернутыми белой дымкой. Кто был со мной тогда, в детстве? Кто вместе со мной провожал взглядом уплывающие вниз дома и улицы, всматривался в темнеющее небо? Я пыталась вспомнить, но с каждой попыткой меня все больше одолевали сомнения. Может, такого и вовсе не было. Может, просто сочетание запахов, цветов, ощущений срезонировало с чем-то у меня внутри и превратилось в ложное воспоминание. И на самом деле я никогда и ни с кем не любовалась вот так сумерками, неспешно сгущающимися над городом.

— Какая красота… — проговорила я, и мне вдруг вспомнился один интересный факт. — Кстати, а ты знала, что колесо обозрения — одна из самых безопасных на свете вещей?

Мидорико посмотрела на меня и покачала головой.

— Кто-то мне рассказывал, когда я была совсем еще маленькой. Кто же это был… Колесо, конечно, выглядит воздушным и эфемерным, как пламя бенгальского огня. Еще и кабинки качаются… Поэтому кажется, случись что, оно первым развалится. Но на самом деле это не так. Колесу ничего не страшно — ни ураганный ветер, ни тропический ливень, ни мощное землетрясение… Оно сконструировано так, чтобы все эти разрушительные силы не били по нему в упор, а проходили сквозь него или отклонялись в сторону. Я, когда об этом узнала, на полном серьезе подумала: «Вот бы здорово, если бы мы все жили не в домах, а на колесах обозрения». Представляла, как все люди на планете будут жить в таких вот кабинках, махать друг другу руками из одинаковых окошек. Можно будет разговаривать с людьми из других кабинок с помощью телефона из нитки и стаканчиков. Между кабинками можно будет натянуть веревки и сушить там белье. Помню, я часто рисовала воображаемый мир, где вместо домов — такие вот колеса. В таком мире никто не погибнет от тайфунов или землетрясений. Все смогут жить в безопасности, и всем будет одинаково хорошо.

Некоторое время мы с Мидорико молча смотрели вдаль, каждая в свое окно.

— Ты когда-нибудь каталась на колесе обозрения с Маки? — спросила я наконец.

Мидорико неопределенно мотнула головой.

— Понятно… Ну да, она же все время работает.