Летние истории

Впрочем, ни о чем допытываться у Макико я не собиралась. Наверное, можно было спросить ее шутливо, как бы между прочим: «Это ж надо так надраться, сестренка! Давай хотя бы колись, с кем!» Но мне не хотелось ничего выведывать. Где, с кем и что пить — личное дело Макико, но это не значит, что мне оно не интересно. И если бы она встретилась с кем-то из своих давних подруг, я бы с удовольствием выспросила у нее все: о чем разговаривали, что ели, чем подруга сейчас занимается. Однако о ее встрече с бывшим мне слушать не хотелось. Меня ни капли не волновало, о чем они говорили, какие чувства сквозили в их словах, сожалеют ли они оба о разрыве, что думают друг о друге сейчас… Сама не знаю почему. Ее муж не вызывает у меня никаких эмоций. Более того, я с трудом могу вспомнить, как он выглядит. Тем не менее говорить с Макико о нем и о каких бы то ни было мужчинах мне не хотелось. Макико наверняка требовалось выговориться, а мне как хорошей сестре следовало ее выслушать, но это внутреннее отторжение было сильнее меня. Поэтому я молчала.

— Ну ладно… но все же сходила бы ты в душ, — сказала я наконец. — А кстати! Мы тут с Мидорико ходили в магазин и прикупили фейерверков. Может, запустим их сегодня втроем, пока вы не уехали обратно в Осаку?

Макико все так же лежала, уткнувшись в кресло-мешок, и только дернула головой и что-то промычала в знак того, что слушает.

Ее тощие вытянутые ноги напоминали одноразовые палочки для еды. На большом пальце колготки порвались, и оттуда до лодыжки тянулась стрелка. Сквозь тонкий капрон просвечивали пятки, растрескавшиеся, как черствые булочки. Икры — кожа да кости, точно две вяленые рыбины.

Мидорико, до сих пор наблюдавшая за нами, оставила электронный словарь на столе и ушла на кухню. Не включая там света, она встала возле раковины и обернулась к нам. Я пошла за ней и встала рядом, чтобы видеть то же, что и она.

Окинув комнату взглядом, я ничего особенно странного не заметила. Все как всегда: шкафы с книгами, в дальнем правом углу — небольшой стол. Немного левее окно, задернутое занавесками. Эти занавески я не меняла ни разу с тех пор, как въехала в эту квартиру, и они уже давно выгорели на солнце, но благодаря кремовому цвету это не бросалось в глаза. А под окном, в кресле-мешке, ничком лежала Макико, неподвижная, будто приросшая к нему всем телом. На экране телевизора что-то беззвучно двигалось и мелькало.

Через некоторое время Макико уперлась ладонями в ковер и приподнялась, встав на четвереньки. Словно больной после тяжелой операции, она несколько раз сосредоточенно повернула голову влево и вправо. Потом шумно выдохнула — получилось похоже на стон — и, выпрямляясь по чуть-чуть, как в замедленном кино, поднялась на ноги. Наши взгляды встретились. Выражение ее лица показалось мне несколько более осмысленным. Чуть сощурившись, Макико разглядывала меня. Потом с заметным усилием, вдавливая ступни в пол, сделала несколько неуклюжих шагов в нашу сторону и остановилась на границе с кухней. Привалившись к стене, она принялась тереть лоб растопыренной пятерней, а затем обратилась к Мидорико: «Слушай, дочь…» — таким голосом, что я поразилась: это сколько же надо выпить.

Никогда — мы с ней долгое время жили вместе, да и пивные посиделки время от времени устраивали, — но она никогда, ни единого раза не напивалась вдрызг. А что, если она пьет уже давно? Что, если дочь к этому привыкла? Я вдруг представила себе совершенно отчетливо, как пьяная в хлам Макико падает на пол прямо в прихожей и еле ворочающимся языком жалуется оцепеневшей Мидорико… С учетом ее состояния допрашивать Макико сейчас все равно было бы бесполезно.

У моих ног стояло ведро, которое я собиралась взять с собой, когда мы пойдем запускать фейерверки. Самое обычное ведро — синее, пластиковое. Интересно, откуда оно вообще у меня взялось? Наверняка я сама купила его в каком-нибудь магазине типа «Все по 100 иен», но вряд ли хоть раз использовала — оно выглядело абсолютно новым. Чем дольше я его рассматривала, тем причудливее, тем необычнее делались его очертания. Как странно… Ведро будто бы перестало быть ведром, и я уже не понимала, что это за предмет. Так бывает, когда долго вчитываешься в какое-нибудь слово, и оно теряет смысл. Но с предметами у меня подобного не возникало. Я посмотрела на фейерверки, сложенные рядом. Нет, это однозначно были фейерверки. Отличная новость! Я вижу фейерверки и знаю, что это именно они. Чтобы удостовериться, что с остальными вещами тоже не произошло никаких метаморфоз, я стала обводить взглядом кухню — но тут Макико как раз заговорила.

— Не хочешь со мной разговаривать, да? — приблизившись к Мидорико, выплюнула она. — Ну и пожалуйста. Я переживу.

В голосе сестры звучала ярость.

— Стоишь тут с таким видом, будто ты в этом мире одна-одинешенька. Сама себя родила, сама себя вырастила!

Подобные реплики я, пожалуй, слышала только в старых мелодрамах. Но Макико не остановилась и на этом.

— Думаешь, меня это расстроит? Ничего подобного! Мне отлично! Просто отлично!