Летние истории

Вчера я проснулась посреди ночи от маминого голоса. Она снова разговаривала во сне. Я прислушалась — думала, она скажет что-нибудь смешное. Но она закричала: «ПРИНЕСИТЕ ПИВА, ПОЖАЛУЙСТА!» Я сначала удивилась, а потом почему-то слезы накатили, и я так и не смогла больше уснуть. Когда кто-то страдает, неважно кто, это всегда очень грустно. Вот бы никому больше не приходилось страдать, вообще никому на этом свете… Мне так жалко маму. На самом деле мне всегда было ее жалко.

Мидорико

Когда сестра с племянницей наконец уснули, я открыла рюкзак Мидорико и вытащила оттуда блокнот — тот, что побольше. Включила лампу на кухне над раковиной, встала там и принялась за чтение. Записей в блокноте было много, а кое-где между ними попадались и рисунки, составленные из маленьких прямоугольничков и квадратиков. Под сероватым, неярким светом маленькой лампы иероглифы в блокноте слегка подрагивали — по крайней мере, мне так казалось. Но чем больше я вглядывалась в них, тем сложнее было понять: это у меня дрожит в глазах или мерцает свет, падающий на страницы блокнота. Я простояла так минут двадцать и, дойдя до конца, перечитала все еще раз, с самой первой записи. Потом вернулась в комнату и убрала блокнот обратно в рюкзак.

С фейерверками у нас так и не сложилось. На следующее утро мои гостьи уехали обратно в Осаку.

— Может, останетесь у меня до завтра? — предложила я на всякий случай, но Макико, как я и думала, отказалась:

— Нет, не получится… мне сегодня вечером на работу.

Немного подумав, сестра повернулась к Мидорико.

— А ты? — спросила она. — Если хочешь, можешь побыть тут еще. У тебя же каникулы.

Но Мидорико сказала, что поедет домой вместе с ней.

Пока они собирали вещи, я смотрела в окно. На парковке стояли те же машины, что обычно. Вдаль тянулась гладко-серая дорога, прямая как стрела. Я вспомнила, как позавчера по ней шла Мидорико. Да, точно, возвращалась с прогулки, придерживая сумочку на поясе, а я наблюдала за ней из этого самого окна. Как она шла прямо сюда, не сворачивая. Ноги тоненькие, как палочки. Мне вдруг подумалось, что я часто буду вспоминать эту вроде бы ничем не примечательную картину. Мы все еще были здесь, втроем — Мидорико, Макико и я, — но и это уже казалось мне воспоминанием. Я отвернулась от окна и увидела, что Мидорико сражается со своими волосами, безуспешно пытаясь завязать их в аккуратный хвост.

— Что ж ты не попросишь Маки тебе помочь? — удивилась я, но Мидорико, еще сильнее стиснув в зубах черную резинку, промычала, что должна научиться делать это сама.

Я взяла дорожную сумку Макико, Мидорико надела рюкзак, и мы спустились вниз. На улице стояла жара, такая же, как двумя днями раньше, когда я вела сестру с племянницей к себе домой. Минуя прохожих, прокладывая себе дорогу сквозь знойный, тяжелый воздух и звуки утреннего города, мы добрались до станции, а там, уже окончательно вспотевшие, сели на электричку. Одна пересадка — и вот он, Токийский вокзал.

На лице Макико был такой же толстый слой макияжа, как во время нашей первой встречи на платформе. До отбытия поезда еще оставалось довольно много времени, поэтому мы посмотрели сувениры, полистали журналы в киоске, а потом сели на лавочку, с которой было видно электронное табло. Расположившись там, мы рассеянно наблюдали за нескончаемым потоком людей, текущим в нашу сторону сквозь турникеты. Здесь все было так же, как и два дня назад.

— Маки, соевое молоко! — вдруг вспомнила я.

— Соевое молоко?

— Да. Надо пить соевое молоко. Говорят, оно полезно для… ну, знаешь, для женского организма.

— Никогда его не пробовала, — улыбнулась Макико.

— И я. Но обязательно попробую и буду пить. И тебе, Мидорико, тоже не помешает.

Когда до синкансэна осталось пять минут, я спохватилась, вытащила из кошелька купюру в пять тысяч иен и протянула ее племяннице:

— Держи, Мидорико. Купишь себе что-нибудь.

Девочка широко распахнула глаза от удивления, а Макико беспокойно замотала головой со словами:

— Ну ты чего, не надо так много, и вообще не стоило!

— Да ладно, все в порядке, — улыбнулась я. — А будет вообще отлично! Мы прорвемся, слышите?

— Будет, конечно. — Макико пристально посмотрела на меня, выпятив губы, и изобразила, будто пишет невидимой ручкой в воздухе. — Пиши свою книжку! — Она сморщила нос и засмеялась.