Летние истории

— Зачем, — отрывисто начала она, — зачем тебе эта операция… — С этими словами Мидорико разбила второе яйцо себе о голову. Белок и желток, смешиваясь, потекли по лбу, но девочка даже не пыталась вытереть лицо, а взяла в руку следующее яйцо. — Ну если это из-за того, что ты родила меня, так и что теперь… Зачем теперь?! — негромко воскликнула Мидорико, глядя матери в лицо. — Это же… это же больно… — И она стукнула себя по макушке очередным яйцом, еще яростней, чем прежде. — Я за тебя беспокоюсь, мама, но я… я не понимаю, и ты мне ничего не рассказываешь, а я тебя люблю, но не хочу быть как ты… нет, я не это хотела сказать. — Мидорико сделала вдох и продолжила: — Я так хочу скорее начать зарабатывать, чтобы у тебя были деньги, чтобы ты могла жить нормально, чтобы… Но мне страшно, я ничего не понимаю, у меня болят глаза, на них что-то давит… Почему я должна взрослеть? Это так тяжело… Может, лучше было бы мне вообще не рождаться? Может, лучше бы вообще никто не рождался? Тогда ничего бы не было, ничего! — выкрикнула она сквозь слезы и, взяв в обе руки по яйцу, расколотила их о голову.

На пол посыпалась скорлупа, к вороту футболки Мидорико пристал белок, на груди и плечах расплылись пятна желтка. Стоя посреди кухни, с ног до головы измазанная в яйце, Мидорико рыдала так, как я не слышала за всю свою жизнь.

Макико молча наблюдала за ней. И вдруг вздрогнула, будто пришла в себя, позвала ее:

— Мидорико!

Она взяла девочку за перепачканные плечи. Но та дернула плечами, и руки матери повисли в воздухе. Она смотрела на дочь, в мокрых яичных пятнах, и не могла ни дотронуться до нее, ни даже шагнуть к ней ближе. А потом тоже взяла из упаковки яйцо и стукнула им по собственной голове. Только, видимо, не под тем углом — яйцо не раскололось, а упало и покатилось по полу, и Макико пришлось его ловить. Когда яйцо наконец остановилось, она опустилась рядом с ним на четвереньки, расколола его головой и принялась тереться лбом о пол, залитый яичной массой. Когда все ее лицо было перемазано в желтке и осколках скорлупы, Макико поднялась на ноги, подошла к дочери, взяла еще одно яйцо и разбила о свой лоб. Мидорико стояла с широко распахнутыми глазами, из которых все еще текли слезы. Она тоже взяла яйцо и с размаху впечатала его себе в висок. По лицу девочки и по кухонному гарнитуру потекло блестящее месиво, посыпалась скорлупа, а Макико тем временем достала из упаковки два последних яйца и разбила их о свою голову одно за другим. Вся мокрая, она повернулась ко мне и спросила:

— У тебя есть еще яйца?

— Ну, вообще в холодильнике есть… — отозвалась я.

Открыв холодильник, моя сестра вытащила из дверцы оставшиеся яйца и продолжила расправляться с ними тем же способом. В свете ламп головы обеих сверкали белым. Под ногами трещала скорлупа. По полу расплывалась вязкая лужа из прозрачных белков и золотистых желтков.

— Мидорико, о какой правде ты говоришь? Какую правду ты хочешь знать? — тихо спросила Макико у съежившейся возле раковины дочери.

Но Мидорико продолжала плакать и только мотала головой. Яйца стекали по лицам, плечам и одежде обеих, застывая там, где им удалось удержаться. Мидорико удалось выдавить лишь почти неслышное:

— Правду…

Макико покачала головой.

— Мидорико, дочь, послушай меня… — все так же негромко проговорила она, — ты, наверное, думаешь, что всегда и везде обязательно есть правда. Да мы все так думаем… нам хочется верить, что в любой ситуации можно найти правду — абсолютную, настоящую. Но знаешь, бывает и так, что нет никакой правды. Вот просто нет, и все тут… — И добавила что-то неразборчиво.

Мидорико замотала головой, подняв взгляд на мать.

— Нет, нет, ты не понимаешь, — повторяла она. — Все это, все это, все…

Тут она повалилась ничком на пол и снова зашлась в бессильных рыданиях. Макико присела рядом. Запустив ладонь в волосы Мидорико, она попыталась отчистить их от яиц. Несколько раз бережно убрала ее непослушные пряди за уши, чтобы не мешали. А потом просто замерла рядом с дочерью, ничего не говоря, только поглаживая ее по спине, и сидела так еще долго.

Мама сказала, что в августе, когда у меня будут летние каникулы, она может взять на работе пару выходных, и мы поедем к тете Нацу! Я еще ни разу не была в Токио, так что в принципе я не против. Да что там, честно говоря, я просто в восторге! Первый раз поеду куда-то на синкансэне[6]… и еще встречусь с тетей Нацу, мы же с ней сто лет не виделись!

Мидорико