Летние истории

Он все еще цеплялся за ускользающее ощущение, силясь задержать его хотя бы на несколько секунд, а потом осторожно втянуть в себя обратно и устойчиво водрузить на какой-нибудь внутренний постамент. Вероятно, это не удалось бы ему в любом случае, но встреченная пожилая пара лишила Страдзинского и последнего шанса.

Похожие теперь на чету обнищавших, но чистоплотных мышек, они приятельствовали в соответствующие времена со Страдзинским-дедушкой и на этом основании расспрашивали Страдзинского-внука с маниакальным энтузиазмом скучающих стариков:

— Не женился еще? — долгий взгляд в Любину сторону, — нет?

— А как родители?: По-прежнему в Вене?: В этом году уже не приедут?: Ах, может быть, в сентябре?: АКак Машенька (старшийая брат сестра, театральный художник), как поживает?: В Лондоне?: Она ведь в Канаде? ¼ Ах, в Австралии! Тоже в театре?: Что такой бледненький? и круги под глазами?

Поиздевавшись еще с Спустя четверть часа, вытянув из Ромы все о неупомянутых выше родичах, обсудив погоды, визы, тонкости местного земельного законодательства и, кажется, даже курс талера, они, сжалившись, неохотно выпустили обреченно-почтительного Страдзинского из власти морщинистых лапок.

— Я и не знала, что у тебя такая международная семья. Мне иногда кажется, что ты вообще с другой планеты. Сестра в Новой Зеландии, родители в Вене, друзей по телевизору пока:

— Пффф, — шумно и тяжело выдохнул Страдзинский, — пойми: ну: ну, не так все, как тебе кажется. Ну, сестра, ну, Вена, ну, ящик и что? Не такие уж это большие:

Рома говорил с каждой секундой все неуверенней и наконец, замявшись, замолчал.

Было довольно и слов, и стройности недосказанной мысли, но как объяснить:

декорировать спектакли во второразрядном театрике, где бы он ни находился, или вести программу на третьесортном канале — это не бог весть какой успех, если она полагала успех именно там, если именно там ей мнились лимузины, поблескивающие загадочно-матовыми стеклами, мужчины в непринужденных смокингах, дамы в вечерних платьях и коктейли возле открытого бассейна?

Страдзинский, подойдя к самой воде, сбросил с ноги разболтанный кроссовок и тронул пальцем прибой. Вздернув прямым углом бровь, демонстрируя, что нелюбезный обычно залив на этот раз неожиданно его побаловал, Страдзинский он развернулся:

— Приятная водичка. Искупаться не желаешь?

Люба объединёенноо двинула плечами и лицом, показывая, что тяга к купанию, пожалуй, не слишком велика и примерно равна неохоте заходить в холодное море.

— Ой, у меня ж купальника нет, — сказала она, облегчеённо избавляясь от колебаний.

— Ну, — здесь Страдзинский разместил зачем-то полновесную паузу, пошли тогда.

— Знаешь, а я в прошлом году чуть не утонула.

— Серьезно? И как, удачно?

— Да, — она нерешительно засмеялась, — меня ребята вытащили. Смешно, я тогда даже обрадовалась, решила, что если утону, то и бог с ним, а потом, когда меня начали вытаскивать, даже немного расстроилась.

— Почему?

— Мне иногда хочется: ну, не знаю: не жить просто: — с трудом выцедила из себя Люба.

— Не понимаю, как можно хотеть не жить!? Ведь это здорово: просто дышать, я не знаю: есть крабовый салат, смотреть на закат, — господи! что я несу: подумал с отвращением Страдзинский. — Черт! Да даже, когда мне очень плохо, я все равно жду, мне всегда любопытно: а чего там дальше? Ведь жить — это так кайфово и интересно! Неужели тебе нет!?

— Да, но только: так тяжело: — повела Люба голым и бледным плечом, это, наверно, потому что я семимесячной родилась — слабенькая, воли к жизни никакой:

ну, я вообще не знаю: может, всёё и не так, — тут она глубоко выдохнула, — зачем я тебе все это наговорила? Правда, я дура?

— Ага, — охотно согласился Страдзинский.

— Ой, знаешь, а у меня линия жизни с разрывом, как раз лет на восемнадцать-девятнадцать. Это значит, что должно какое-нибудь сильное потрясение случиться: болезнь или что-нибудь в этом роде.

— А, так ты из-за этого тонула?

— Наверно, — улыбнулась она.

— На самом деле, разрыв означал, что ты должна была меня встретить — я, в известном смысле, могу быть приравнен к холере или воспалению лёегких.

— Да, я тоже об этом подумала.

Рома с тоской убедился, что автобуса нет на остановке, видневшийся уже в конце пыльной улицы.

Они стояли возле распахнутой автобусной двери, и Рома перекатил нетерпеливую правую ступню с пятки на носок и обратно:

— Завтра вечером? Я буду дома или в бильярдной, словом, найдешь.

— Да. Помнишь, ты просил меня в первое утро, ну, не:

— Помню, — без воодушевления ответил Страдзинский.

— Кажется, у меня не вышло.

X

— Бог мой! Да он же жив! — оторвался Боря от коктейля.

— Здравствуй, — с намёеком на понимание улыбнулся Стасик, пожимая ему руку.

— Не, ну он ничего, — откинулся, глубокомысленно затягиваясь, Боря, потрепан, конечно, круги под глазами: но, во всяком случае, лучше, чем мог бы.

— Отвали: — с негромкой вялостью ответил Рома.