Мария Степановна опаздывала на работу без предупреждения, и это не укладывалось в голове. Дело было не только в том, что женщина работала учительницей русского языка и литературы и готовила кабинет к первому сентября, но и в том, что Мария Степановна поражала своей пунктуальностью. Вот уже много лет она приходила в школу в одно и то же время – 8.00, и неважно, в рабочие или выходные дни. Для нее будто не существовало отпусков и воскресений. Летом женщина появлялась в пустующем здании, брала ключ и шла в свой кабинет, только уже не готовила к уроку доску, а отчитывала рабочих за грязь и настаивала, что парты нужно выкрасить в темно-зеленый цвет. Сначала о таком поведении учительницы судачили, но быстро перестали. Если ты один-одинешенек на белом свете и школа для тебя словно родной дом, как поступать иначе? Весь коллектив привык, что Мария Степановна на работе уже с восьми – минута в минуту.
Но сегодня учительница опаздывала, и десятый класс сиротливо подпирал стенку напротив двери, выкрашенной белой краской. На дворе стоял душный, влажный август, лето не подходило – мчалось к концу, и учительница вызвала своих выпускников раньше на неделю: нужно было отрепетировать линейку 1 сентября, для этого мероприятия десятиклассники вместе с первоклассниками готовили стихи и песни.
– Такого еще не было. – Староста Таня Ратушнова покачала головой. – Нужно бы завуча, Марфу Захаровну, предупредить. А вдруг заболел человек, лежит и пошевелиться не может?
– Предупреди, – согласился комсорг класса Андрей Иванов. – Всякое случается.
Таня побежала в учительскую, толкнула дверь и оказалась перед завучем, женщиной средних лет, с гулькой на затылке.
– Что ты хотела, Ратушнова? – строго осведомилась Марфа Захаровна, и Таня затараторила:
– Мария Степановна… Ее до сих пор нет. Она нас вызвала на репетицию. Не знаете, что с ней?
Завуч нахмурилась:
– И дверь в кабинет закрыта?
Девочка закивала. Марфа Захаровна явно не отличалась доверчивостью. Глянув на часы, она помчалась в обитель Марии Степановны, чтобы проверить, не обманули ли ее ученики.
Дверь действительно никто не отпирал, сторожиха Клавдия Ивановна подтвердила, что сегодня учительница не брала у нее ключ.
Завуч забеспокоилась.
– Танюша, – обратилась она к девочке, – сбегай к ней домой. Это недалеко, за пять минут управишься.
– Да знаю я. – Староста выбежала из школы и помчалась к двухэтажному строению, где в коммунальной квартире обитала Мария Степановна.
Взбежав на крыльцо, она оказалась в темном, пахнувшем сыростью коридоре и, отыскав квартиру номер три, забарабанила в дверь. Ей открыла пожилая женщина.
– Что стучишь-то в такую рань? Ты кто такая?
– К Марии Степановне. – Внушительные габариты дамы отбили у ученицы желание повысить голос. – Она дома?
– Вот выдумала, – усмехнулась соседка. – Да в школе она. Где ж ей еще быть?
– Да нет ее в школе, – замахала руками Таня. – Прошу вас, давайте пройдем к ней. Может быть, человеку стало плохо.
– Ей-то плохо? – усмехнулась женщина. – Да она всех переживет.
Тем не менее она дернула дверную ручку учительницы, вошла в комнату и в ужасе завопила. Ратушнова, вбежавшая вслед за ней, закрыла глаза и присоединилась к воплю. На полу в луже крови лежала Мария Степановна, а возле нее валялись куски разбитой хрустальной вазы.
Глава 2. Бирюлево, 1956 г.
Михалыч, пожилой эксперт-криминалист, со стоном поднялся с пола – он давно уже жаловался на боль в коленях.
– Ну, с орудием преступления все понятно, – отрапортовал он следователю, майору Петру Петровичу Мартынову. – Удар был нанесен хрустальной вазой. Убийца попал в висок, в общем, мгновенная смерть.
Худой, остроносый Петр Петрович хмыкнул:
– Это я и без тебя понял.
– Тогда я рад за тебя. – Эксперт взял со стола чемоданчик. – Может быть, что-нибудь покажет вскрытие, но на это особо не рассчитывай.
Мартынов пожал плечами:
– Как скажешь.
Хмурые санитары положили тело на носилки и торопливо вынесли из комнаты. На полу остались кровавые пятна, и соседка Сапожникова с ужасом смотрела на них.
Следователь подошел к ней:
– Варвара Анатольевна, в каких отношениях вы находились с Марией Степановной Лагодой?
Соседка ответила не сразу.
– Да в нормальных. – Ее грубый голос звучал неуверенно, и Петр Петрович решил поднажать.
– Что, никогда не ругались? – Он ободряюще улыбнулся. – Знаете, мы с женой недавно получили отдельную квартиру, а до этого тоже ютились в коммуналке. Некоторые писатели говорили о дружбе и сплоченности жильцов коммунальной квартиры, но я этого не припоминаю. Зато припоминаю мусор в кастрюлях, фекалии в выварке с бельем… Поэтому не нужно рассказывать о любви к Марии Степановне. Ну что, я прав?
Варвара Анатольевна вздохнула:
– Да, правы, конечно. Училка была стерва еще та. – Она вскинула голову и с вызовом взглянула на следователя. – Только я ее не убивала. И мой Федя тут ни при чем, хотя Машка и грозилась отправить его в тюрьму.
Мартынов заморгал:
– В тюрьму? За что?
Пальцы соседки нервно пробежались по вороту старой вязаной кофты.