Летний брат

Спустя очень много времени я вдруг почувствовал, что мама где-то рядом, почти как если бы она стояла с нами в этой комнате.

— Что она сказала?

Селма смотрит на меня, разинув рот.

— Она часто приходит?

В ответ она только улыбается.

— Она что-нибудь говорила?

— Люсьену я нравлюсь.

— И всё? А обо мне она ничего не говорила?

На все мои вопросы она отвечает одной и той же улыбкой.

— Можешь его включить?

Она протягивает мне видеомагнитофон. Я не понимаю, шутит она или нет. Я никогда еще не встречал никого, кто был бы знаком с моей мамой.

Селма дает мне в руки кассету. Я вставляю ее в проигрыватель и жму на кнопку «Пуск». Она мне аплодирует. Я собираюсь включить и телевизор тоже.

— Нет! — кричит она. — Это я сама.

Она тянется к красной кнопке на пульте от телевизора, но в последний момент отдергивает руку.

Затем она тащит меня к шкафу и вытаскивает оттуда лифчик.

— Смотри, смотри, смотри! — кричит она мне, а я ведь и так уже смотрю.

— Положи это обратно, — говорю я, пытаясь не покраснеть.

Она смеется, набрасывает лифчик на шею наподобие боа, двигаясь под музыку, которая слышна только ей, и поет в невидимый микрофон. Пальцами другой руки, без микрофона, она щекочет в воздухе. Я вижу, как у нее под футболкой колышутся грудь и живот. В шкафу есть еще лифчики. Все большие и белые. Теперь она поднимает свой лифчик над головой, как болельщики на футболе поднимают шарфы с логотипом своего клуба.

— Положи его обратно.

Я не хочу, чтобы кто-то прошел мимо и застал такую картину.

— У меня тоже есть мопед, — киваю я на плакат рядом со шкафом.

— Правда? — спрашивает Селма. — Ты правда?

Лифчик безвольно повисает у нее на правой руке, а затем она и вовсе роняет его на пол.

— Я его починил. Мне надо только вставить туда новые свечи зажигания.

— А шлемы у тебя есть?

— Шлемы?

Некрепко сжатым кулаком она легко ударяет меня в голову.

— Чтобы если упадешь, дурачок.

— Мне без шлема больше нравится.

Я сел на ее кровать. Лифчик так и лежит посреди комнаты. Селма плюхается рядом со мной, матрас продавливается, и я немного съезжаю в ее сторону. Носком правого ботинка она рисует на старом линолеуме круги. У нее маленькие круглые уши, и до меня вдруг доходит, почему они называются ушными раковинами.

— Ты первый, кто пришел ко мне в гости, — тихонько говорит она.

— Правда?

Селма кивает и заправляет прядь волос себе за ухо.

— А твоя мама?

— Моя мама — бабушка.

— Так не бывает.

— С моей настоящей мамой случилось пло-о-о-охо. Тогда мне надо было остаться у ба-а-а-а-абушки, — она растягивает каждое последнее слово, будто рассказывала мне это уже тысячу раз, и это жутко скучно, — и я там осталась.

— А твои настоящие родители?

Она пожимает плечами.

— Они умерли?

— Нет, — заговорщически шепчет Селма, — они немного… — Она вертит пальцем у виска. — И поэтому тоже я осталась у бабушки с дедушкой. А потом дедушка умер.

Последнюю фразу она произносит так, будто считает, что он поступил очень глупо.

— Моя бабушка вот столько лет была моей мамой, — она показывает мне девять пальцев.

— Почему ты с ней больше не живешь?

— Она переехала в дом переспелых.

— Дом переспелых? — хихикнул я.

— Не дразнить. — Не глядя, она достает из-за спины куклу и проводит пальцами сквозь спутанные волосы.

— А твоя бабушка в гости не заходила?

— Хочешь пить?

Она вскакивает, кукла падает мне на колени.

— Здесь я могу сама выбирать.

Она подносит стакан под кран с водой и сама выпивает его залпом. И набирает опять. Она держит стакан двумя руками и подносит к нему лицо очень близко, чтобы убедиться, что ни капли не прольется через край.

— Вот, пожалста.

— Спасибо.

Вообще-то я никогда не пью воду. Вода — это для собак. На другой стороне стакана она оставила след от губной помады. Я делаю глоток.

Я все еще сижу на краю кровати, а она стоит очень близко, так что мне приходится задирать голову. Обычно девчонки никогда не подходят так близко к мальчикам типа меня. На две-три секунды она отворачивается. Так кажется, что она никак не связана с этим местом. Может, только нос ее выдает. Хотя любой нос покажется странным, если на него смотреть достаточно долго.

— А какой у тебя любимый напиток? — спрашиваю я, чтобы поддержать разговор.

— Энергетик.

— Правда?

— Это мой любимый.

— И мой тоже.

Она придвигается еще чуть поближе, почти вплотную. Я чувствую, как сердце колотится где-то у меня в горле. В коридоре тишина. Если я сейчас встану, наши лица соприкоснутся. В уголках глаз у нее появляются морщинки. Она наклоняется ко мне. Я разливаю воду на штаны, потому что отклоняюсь назад. В нос ударяет запах шампуня, ее волосы щекочут мне щеку. Раздается смешок, затем я ощущаю вкус ее губ, и она шепчет:

— На ужин у нас лазанья.

8

Мы идем по парковке. Через свернутые трубочкой документы па кричит мне, чтобы я поторапливался.

— Что это у тебя?

Он дает мне взглянуть на бумаги.

— Такие дела, кучу бумажек надо заполнить.

На первой странице вверху заглавными буквами написано: СОГЛАШЕНИЕ. В рамке под фамилией па — подпись. Я даже не знал, что у него есть подпись.