Летний брат

— Достаточно ли у нас места, — перечисляет он дальше, — поместится ли в душ инвалидное кресло, кто будет ответственным лицом. Еще список лекарств с расписанием, когда какое принимать. И расписание приемов пищи. Будто я собственного сына не знаю. И этот Сантос хочет еще отправить кого-нибудь на проверку.

— Зачем?

— Посмотреть, как мы живем, — ухмыляется па. — Не нужно ли что-нибудь там переделать, улучшить.

— Но все получится?

— Ты о чем?

— Люсьен правда приедет к нам жить?

— А ты сам как думаешь?

— А когда?

— Скоро уже. Но сначала нам надо раздобыть для него специальную кровать и кресло-каталку.

Па разблокировал двери машины.

— Но… но…

Мы садимся в автомобиль.

— Разве Люсьену не будет лучше тут?

— Нет, конечно. Он же очень долго жил дома. И мы его регулярно забирали, ведь так? Только сейчас он погостит чуть-чуть подольше.

Па кладет документы мне на колени.

— Или ты считаешь, что только ма его может забирать к себе?

Я трясу головой.

— Так-то. Люсьен и мой сын тоже. Я могу делать с ним все, что захочу.

— А ты уже получил те деньги?

— Сказали, переведут в конце месяца.

— Только в конце?

Неожиданно па три раза бибикает, и я аж подпрыгиваю от испуга.

— Мы проведем вместе пару чудных недель, Брай.

Жду удара в плечо, но ничего не происходит.

— Договорились?

Я киваю.

— Все вместе, втроем.

Я ничего не рассказываю о Селме и о том, что она видела маму. Могу представить, что за шутку выдаст па, если я скажу, что разговаривал с девчонкой отсюда.

Я пролистываю бумаги. Большинство слов я могу прочитать, но понятия не имею, что это все значит. И я не замечаю, что па сворачивает на дорогу, ведущую к нашей старой квартире.

— Заглянем на минутку, — говорит он.

Здесь мы жили вчетвером. Па заезжает на тротуар и не глушит мотор. Мне снова все здесь кажется знакомым. Даже мальчишки, гоняющие мяч, хоть у них и совсем другие лица.

— Ну да, ну да, — бормочет про себя па и качает головой, — свадебное путешествие…

Он наклоняется к окну с моей стороны. От его волос пахнет старым линолеумом. Он пытается посмотреть наверх, будто там за входной дверью прячется наша старая жизнь. Надо только найти ключ.

— Вы оба появились тут, в этом самом доме.

Все осталось таким же, как было тогда. Только общий балкон теперь выкрашен не в красный, а в синий цвет.

Когда Люсьен начинал щипаться, мама выпускала его туда погулять. Обычно я шел чуть впереди него, пиная перед собой мяч.

Наш кафельный дом — так па называл это место. Потому что, если у тебя есть кафель, ты уже кое-что из себя представляешь.

— Ты еще не заглянула за туалет? — спросил он как-то бабушку, когда та неожиданно приехала в гости. Как оказалось позже, в последний раз.

Она долго сидела и разговаривала с мамой, а потом позволила помочь ей надеть серое пальто.

— Думаешь, я вру? — спросил па.

— Ничего я не думаю, Морис.

Бабушка проверила содержимое своей сумки. Ей хотелось уже поскорее оказаться у себя дома.

— Даже под кухонными шкафами кафель лежит.

— Ох, — реакция бабушки на па всегда звучала как вздох.

— Ты мне не веришь?

Па встал на колени и начал отдирать заслонку, закрывавшую низ кухонных шкафчиков. Из-под них выкатились клубки старой паутины.

— Смотри, — прижался он щекой к полу, — до самой стенки.

— Ты можешь отвезти меня домой, Морис?

Бабушка отправила мне воздушный поцелуй, который вместе с ее рукой приземлился на моей макушке.

— Это правда, — сказал я ей, — посмотри сама.

Я тоже лег на пол: жирные шмотки пыли, макароны, ускользнувшие с плиты, клочок старой газеты.

— У-у-у-ух, — крикнул я, — до самой стенки. Не у каждого такое богатство, а, па?

Он тем временем уже направлялся к лифту. Мама обняла бабушку в дверном проеме. Пятки ее колготок показались над туфлями, потому что она встала на носочки.

— Люсьену мать ты, — сказала бабушка, — я за тебя этот выбор сделать не могу.

Ее очки съехали на бок. Морщинистой рукой она похлопывала маму по спине, точно так же как в дзюдо, когда борцы сдаются. Мама что-то спросила, но я не расслышал. Бабушка ответила:

— Это и его ребенок тоже. Хочешь ты этого или нет.

Беспокойно мыча, Люсьен подошел к ним, скребя пальцами по обоям. Можно было следить за тем, как он растет, потому что он доставал и обдирал обои все выше и выше. На глазу у него болтался кусочек повязки.

— Ма! — крикнул я. — Люсьен опять трогал бровь!

Пару дней назад он свалился с журнального столика. Столкнул его я, но этого никто не видел.

Обычно это Люсьен щипал меня. Мама считала, что я сам виноват, потому что играл с ним слишком грубо. А если и нет, то я должен был быть мудрее. Иногда, когда Люсьен вдруг что-то такое делал, она сидела рядом на диване. Тогда она сажала меня на обеденный стол и гладила красное место, которое потом должно было превратиться в синяк.

— Ты же знаешь, что твой братик ничего не может с этим поделать, да?

Звучало так, будто мы вместе придумывали тайну.

— Мама все видела. Люсьен не нарочно.

— Мне больно, — пищал я.

— Сейчас мама что-нибудь придумает.

Из кухни раздавался треск открывающегося ящика морозилки.

— Смотри-ка, — она осторожно прикладывала к красному месту фруктовый лед. — Уже лучше?

— Немножко.