Летний день, или Корыто со старостью

Что же произошло вчера? Неужели всему виной ее дурацкая выходка? Эта глупость, пустяк… Ну пусть скандал, пусть ругань… Дина все так же смотрела на асфальт, ее била мелкая дрожь, по лицу пробежала тень. Да ведь и он не мальчик, не в том возрасте, чтобы вот так, из-за ерунды сигать на рельсы… и все-таки прыгнул. Дина все еще не могла поверить в то, что стала не только свидетельницей, но и… возможной виновницей несчастья. Ее била дрожь. И как теперь жить? С этой мелкой гадостью, с этой мелкой глупостью, сотворенной своими руками…

Дина больше не поднимала головы, наверно, поэтому и не заметила мужчину, вышедшего из стеклянного вестибюля вместе с другими пассажирами. Люди потянулись к остановке. На перекладных до центра по пробкам часа два, не меньше. Прямого маршрута из их Тмутаракани до Садового нет. Частники, как стервятники, уже выстроились вдоль дороги.

– Ну надо же, вечно в этом метро случаются какие-то гадости, – пробормотал мужчина, проходя мимо скамейки. – Вчера какая-то дура припечаталась к воротнику, и помада такая гадкая, оранжевая, сегодня этот прыгун с платформы, и надо ж, похож на меня как две капли воды, черт бы его побрал!

Мужчина ускорил шаг, влез четвертым в девятку, идущую в сторону центра, нужно было не опоздать на утреннее совещание.

Дина так и не подняла головы, она еще долго сидела рядом со стеклянным колпаком метро, ковыряя носком щель в асфальте.

ТРИ БОГАТЫРЯ

Маршрутка, пыхтя, загрузила пассажиров, выстроившихся аккуратной змейкой вдоль тротуара. Отъехав от обочины, она встроилась в летящий автомобильный поток, желтым пятном понеслась вдоль улицы. На лобовом стекле с одной стороны висела щекастая восьмерка, обозначающая маршрут следования, одновременно намекая на бесконечные мотания той, к чьему лбу она была прилеплена, с другой, как на троне, восседал такой же щекастый, как и номер его маршрута, водила Рашид.

Сказать, что Рашид был крупный, мало, Рашид был огромный. Всё остальное вокруг него казалось ненастоящим, даже игрушечным. Мелким и неказистым был руль, который он порывисто крутил в своих мясистых, покрытых густой порослью руках; сидение, в котором еле помещался его внушительный зад; и даже сама маршрутка, которая проседала и жалась к асфальту с той стороны, с которой сидел водила.

На передней панели стояла коробка из-под конфет, в которой столбиком стояли монеты. Сверху болтался тряпичный игральный кубик, поворачивающий к сидящим то один, то другой бок. Слепая богиня, заглянув ненадолго и сюда, не задумываясь, вертела кубиком, сговорившись с ухабами, попадающимися на пути. Спина Рашида, крепкая и широкая, выглядывала из-за спинки сиденья. Встречный поток залетал ему за шиворот, шевелил свободную рубаху, покачивал стоящие дыбом волосы на высунутом из окна локте.

Пассажиры, усевшись, довольно поглядывали в окно. Размякли под жаркими лучами летнего солнца, послушно болтали головами в такт гудящему, металлическому звуку. Одна Люська была недовольна. Согнувшись, она упиралась макушкой в обманчивую мягкость потолка, сверкала глазами, испепеляя взглядом головы случайных попутчиков. Упершись в поручень удачно выпирающей округлостью, Люська пыталась поймать равновесие. Топталась на месте, дергала плечами, на поворотах вытягивала шею. Изредка Люська подгибала коленки, пружинила на каждой пойманной дорожной яме.

В руках у Люськи была увесистая цветастая сумка. Из нее торчали две палки доставшейся по дешёвке брауншвейгской колбасы, на дне лежали пустые банки из-под супа, оставшиеся после дежурства, грязный халат и шапочка. Спать Люське не хотелось. Закаленная частыми ночными дежурствами, Люська и после бессонной ночи была как стойкий оловянный солдатик. Закончив смену, поставив с полсотни капельниц, всадив по уколу чуть ли не в каждую ягодицу в своем отделении, Люська сразу домой не шла. Оставалась еще на пару часов. Стерилизовала инструменты, раскладывала таблетки, помогала только закончившей училище, еще не успевшей обжиться в больнице молоденькой медсестре, своей сменщице. В больнице Люську, куда более опытную, чем любой новоиспеченный врач, уважали и даже побаивались. Баба она была надежная и безотказная, как швейцарские часы, лишенная, правда, так иногда нужного глянца.

На повороте Люську занесло в сторону. Припечатавшись к стеклу, Люська баланс удержала, оттолкнулась плечом от стекла, опять заняла исходную позицию. Невыносимо жали недавно купленные по случаю юбилея главврача туфли. В маршрутке была духотища. Сжав покрепче в руках тряпочные ручки, Люська, вперившись взглядом в трех сидящих перед собой потупивших взор мужиков, вспыхнув щеками, поняла, что постепенно начинает закипать.

«Мужичонки…» – Люська брезгливо поморщилась, но вслух ничего не сказала. Она как раз нависла над средним из них.

«Эх, не богатыри», – промелькнуло в Люськином перегретом мозгу. Перед Люськой сидел, вальяжно раскинув ноги, тинейджер, безразличным взглядом обшаривающий маршрутку. Из ушей торчали наушники.