— Изредка я попросту изнывала от страха, — тихо сказала Юдит. — К примеру, мы ссорились, и вдруг я читала в его глазах: сейчас он меня ударит. Заметь: он никогда пальцем меня не трогал. Вдребезги разбивал об стену целые сервизы, но меня пальцем не трогал. Я видела это только в его глазах. Мысленно он сейчас бьет меня, думала я. Смертным боем.
— О’кей, — сказал я и, почему-то решив, что этого мало, добавил: — Но пока он распускает руки лишь мысленно, все не так уж и плохо.
Юдит глубоко вздохнула. Схватила меня за запястье. Я подавил соблазн одним движением притянуть ее к себе.
— Да, конечно, но тем не менее держишься начеку. Я не могу отделаться от ощущения, что однажды так и произойдет. Он потеряет самообладание и вдруг ударит меня по лицу. Порой мне кажется, он тоже знает. В смысле знает, что я так думаю. Потому-то ничего пока и не случилось.
— А вы когда-нибудь об этом говорили? То есть лучше бы, наверно, поговорить? Пока ничего не случилось.
Я пустословил. Вполне отдавая себе в этом отчет. По сути, предмет нашего разговора меня отнюдь не интересовал. Но это необходимо скрывать, по-прежнему изображать заинтересованного, участливого мужчину. Выказывать искренний интерес. Только участливый мужчина быстро получит то, к чему стремится.
— Как ты думаешь? — спросила Юдит. — Может Ралф вдруг распустить руки?
Я подумал о норвежке, которую он совсем недавно за руку свалил на песок и норовил пнуть в живот. Мысленно мне опять послышался его крик:
— Нет, по-моему, это маловероятно, — сказал я, в свою очередь схватив Юдит за запястье. — То есть энергии у Ралфа хоть отбавляй. Такие люди иной раз весьма вспыльчивы и горячи. Им необходимо дать выход своей энергии. Но мне кажется, он сам прекрасно понимает, что нужно вовремя спустить пары. И использует для этого любые занятия. Недаром же во все вмешивается. Однако насилие по отношению к женщинам, к собственной жене, думаю, сюда не относится. — Я погладил пальцем ее запястье и добавил: — Для этого он слишком хороший человек.
— Мама.
Мы не видели и не слышали, как подошел Алекс. Он вдруг возник в нескольких метрах от нас.
Мы с Юдит одновременно отдернули руки. Слишком поспешно, подумал я: пойманные с поличным.
— Алекс? — сказала Юдит.
— Мама…
Он сделал еще несколько шагов. Светлые волнистые пряди падали на глаза. В полумраке особо не разглядишь, но на лице у него что-то поблескивало. Пот? Или слезы?
— Где Юлия? — спросила Юдит.
— Мама… — повторил Алекс, и по голосу я услышал: он плачет. Последний шаг к матери, и он обнял ее за шею. Они были примерно одного роста. Юдит тоже обняла его за шею, прижала к себе.
— Алекс, что случилось? Где Юлия?
31
— Что случилось, Алекс? — спросила Юдит, все еще прижимая сына к себе. Ответа не последовало, слышались только тихие всхлипы в плечо матери.
Я не стану оправдываться. Что сделано, то сделано. В другой раз опять сделаю так же, говорят люди в оправдание своих опрометчивых поступков. Я — нет. Я бы сделал совсем по-другому. Всё.
— Где моя дочь, черт побери? — рявкнул я, цапнул Алекса за плечо и рывком оторвал от матери. — Что ты с ней сделал, паршивец?
— Марк!
Юдит схватила сына за запястье, попыталась снова притянуть его к себе.
— А ты, — спокойно сказал я, — ты заткнись.
Секунду она смотрела на меня, потом выпустила руку Алекса.
— Извини, — сказал я и повернулся к мальчишке. — Юлия. Где Юлия?
— Я… я не знаю, — пробормотал он.
И начал рассказывать, сбивчиво, не по порядку. Я сдерживался, хотя мне все время хотелось его перебить. Сосредоточься, твердил я себе. Сосредоточься и постарайся ничего не упустить. Я умел слушать. Умел как врач. При желании. За минуту мог поставить диагноз. Сделать вывод. За минуту, чтобы оставшиеся девятнадцать минут предаваться собственным размышлениям.
Они — Алекс и Юлия — отправились к другому пляжному центру. Там взяли в баре напитки.
— Я пил колу, мам, клянусь, — сказал Алекс матери. — А Юлия — фанту.