Летний домик с бассейном

От кучки отделился человек, побежал к пляжному центру.

— Где ты, говоришь? Где? — Юдит заткнула ухо пальцем и отвернулась от меня. — Что? Почему ты не…

Остальное я уже не слышал. Сделал несколько больших шагов, потом тоже побежал — к тому месту, где стояли эти люди, а одновременно старался перехватить бежавшего человека: он был уже так близко, что я разглядел его: мужчина, в белых бермудах, белой майке с коротким рукавом и в кроссовках. Тоже белых. Такие детали почему-то позднее всплывают в памяти. Когда уже знаешь, что и группа людей, и человек в белом имеют к тебе касательство, очень-очень близкое касательство.

— Что? — крикнул я по-английски. — Что случилось?

— «Скорая»! — тяжело дыша, крикнул он в ответ. — Надо вызвать «скорую»!

— Я врач, — сказал я. Второй раз за этот вечер.

Юлия лежала на сыром песке между скалами. Люди расступились, я присел рядом на корточки, пощупал ее пульс. Приложил ухо к ее груди, тихонько позвал по имени. Она лежала не шевелясь, кожа на лице была холодная на ощупь, но сердце слабо билось. Слабо, но ровно.

Я подсунул руку ей под голову, немного приподнял. И только тут впервые скользнул взглядом по ее телу. Я — ее отец, но смотрел я как врач. И как врач сразу увидел, что произошло. Видимые следы не оставляли сомнений. Как отец я не стану подробно описывать, что это были за следы. Не стану даже ссылаться на врачебную тайну, но исключительно на право защиты частной жизни. Частной жизни моей дочери, конечно.

И потому ограничусь изложением собственных мыслей, промелькнувших у меня в голове.

Тот, кто за это в ответе, жив лишь биологически, думал я. Шныряет сейчас где-то поблизости, потому что именно этим и заняты человеческие организмы: шныряют вокруг. Сердце качает кровь. Сердце — сила безмозглая. Пока оно качает кровь, мы продолжаем двигаться. Но однажды оно остановится. Лучше сегодня, чем завтра. И об этом я как врач позабочусь.

— Папа…

Юлия несколько раз моргнула, потом веки снова опустились.

— Юлия.

Я слегка встряхнул ее голову, подсунул другую ладонь ей под волосы. Погрузил пальцы в волосы, прижал ее к своей груди.

— Юлия.

32

Каролина не сказала ничего. Во всяком случае, ничего из тех слов, каких я боялся. Господи, как ты только мог отпустить ее туда одну? Почему сразу не пошел ее искать? Если бы сразу пошел искать, ничего бы не случилось!

Нет, она вообще ничего не сказала, когда я поднял Юлию с заднего сиденья нашей машины и на руках понес к дому. Она лишь ненадолго — на секунду-другую, не больше — закрыла лицо руками. Потом справилась с собой, снова стала матерью своей дочери. Тихонько погладила Юлию по волосам, что-то ласково приговаривая.

Но и позднее она ничего такого не сказала. Говорят, первые минуты и часы после семейной трагедии имеют судьбоносное значение. В первые минуты и часы решается, достаточно ли крепки узы, чтобы выдержать трагедию и не порваться. Кто начинает с упреков, может причинить непоправимый ущерб. Я знал статистику. Развод был скорее правилом, чем исключением. Думаете, трагедия сближает людей? Разделенная беда крепит узы? Увы, это не так. Многие люди хотят просто забыть о трагедии. А другой лишь все время напоминает им о ней.

Я не осуждаю тех, кто выбирает забвение. И вовсе не собираюсь объявлять нас более высоконравственными оттого, что мы стали друг другу ближе. Не смею даже утверждать, что мы делали выбор. Так получилось, вот и все.

Мы стояли внизу, у лестницы дачного дома. Я по-прежнему держал Юлию на руках. И медлил в нерешительности. Я в самом деле хочу отнести дочь наверх? Положить на диван в гостиной? У всех на виду? Но и спальня Ралфа и Юдит, и комната ее матери или мальчиков тоже не годятся. Лучше уж к нам в палатку. Я знал, чего мне хотелось больше всего. Мне хотелось укрыть нашу дочь от взглядов всех остальных. Остаться с ней одному. Нет, вместе с Каролиной. Мне хотелось, чтобы она была только с нами.

И в этот миг из дома вышла Эмманюель. Появилась на пороге нижнего этажа, сделала знак рукой.

— Come, — сказала она. — Come here[30].

Сначала я на руках отнес Юлию к пляжному центру. Там некоторое время колебался, как лучше поступить. Юдит предложила вызвать «скорую», но это предложение я немедля отверг. Не надо, решительно сказал я. Подумал о мигалке, о людях, которые сбегутся к носилкам, когда их будут задвигать в машину. О сирене. О неизбежном месте назначения — больнице. В больнице опять-таки другие люди будут сочувствовать моей дочери. Предупредительные медсестры. Доктора. Я сам врач. Я первый оценил ситуацию. Поставил точный диагноз. Другим незачем ставить его еще раз.