Летний домик с бассейном

Я мог сказать жене, что сейчас нашей дочери в первую очередь нужен врач. Пожалуй, не столько отец, сколько домашний врач в моем лице. Домашний врач, который будет рядом с нею, когда она оправится после первого шока и начнет вспоминать. Но в глубине души я понимал, что Каролина права. Юлии требуется рука матери. Матери и женщины. Именно женщины. Мужчины сейчас не нужны. В том числе и отец.

— Не знаю, Каролина. Допустим, я поеду. Тогда они спросят, можно ли будет допросить Юлию позднее. Завтра. Мы ведь этого не хотим?

— Но какой смысл допрашивать ее? Она же ничего не помнит!

— По-твоему, они удовлетворятся нашим заявлением, что Юлия ничего не помнит? Каролина, я тебя умоляю! Они заявятся сюда целой командой. С психологами и экспертами. С деликатными агентессами, которые не раз расследовали подобные дела. И, так сказать, точно знают, как разговорить жертву насилия с потерей памяти и заставить ее вспомнить.

— И все-таки мы тоже этого хотим.

— Чего?

— Чтобы она вспомнила. Вспомнила, что произошло. Как выглядит этот мерзавец.

Я пытался сообразить, что мне известно о потере памяти. Что когда-то, давным-давно, слышал на лекциях. Часто она избирательна, это я точно помнил. Мозг блокирует травмирующий опыт. Иногда воспоминания не возвращаются вообще. Хранятся где-то, откуда их можно извлечь, например, только под воздействием наркотиков или гипноза.

Да, именно так, вспомнил я, случившееся стирается редко. Но мозг действует не слишком точно. Нередко блокирует и события вокруг травмы. На пляже Юлия сразу узнала меня, как позднее Юдит, сестренку, Томаса, Алекса, свою мать, Эмманюель и Ралфа. При полной амнезии люди не помнят даже, кто они сами: не узнают в зеркале собственное лицо, не говоря уже о лицах других близких.

В нынешних обстоятельствах мне еще не хотелось расспрашивать Юлию, но, судя по всему, блокада ее памяти захватила более ранние события. Я была с Алексом? — спросила она. Где я была с Алексом? Она знала, кто такой Алекс, но не могла вспомнить, что вместе с ним пошла к другому пляжному центру.

И кое-что еще. Сегодня днем и вечером дочь изо всех сил старалась не замечать меня. Едва отвечала, когда я обращался к ней с вопросом. Даже ни разу не взглянула прямо на меня.

После того как увидела меня на кухне. С Юдит.

Но с той минуты, как я нашел ее на пляже, и пока нес на руках к машине, и здесь, в комнатах Стэнли и Эмманюель, когда я ее осматривал, она глядела на меня с любовью. Грустно, однако с любовью.

Возможно ли? — спрашивал я себя сейчас. Возможно ли, что амнезия Юлии захватила минувший полдень, а то и утро и она не помнила, что видела меня и Юдит на кухне?

Напрямик не спросишь, но прозондировать ситуацию можно. Как бы невзначай спросить о других происшествиях нынешней субботы. Я реконструировал события начиная с утра. Птенец. Лиза нашла под оливой птенца, выпавшего из гнезда. Завтрак. Потом мы с Лизой поехали в зоосад. А когда я вернулся… Когда я вернулся, Каролины не было. Как и Ралфа, Эмманюель и Стэнли. Я пошел наверх. На кухню. Вместе с Юдит и ее матерью смотрел в кухонное окно наружу… Да, вот оно! Мисс Мокрая Футболка… Юлия и Лиза по очереди ходили по трамплину, как по подиуму. Позволяя Алексу обливать их водой… Я думал о старшей дочке, о кокетливой позе, какую она приняла, как она собрала волосы в хвостик, подняла вверх и тотчас отпустила…

Вот о чем надо спросить Юлию, когда она проснется. Мысленно я попытался сформулировать непринужденную фразу (Помнишь, как сегодня днем/вчера тебя обливали водой возле бассейна? Как вы веселились?), но без особого успеха. В первую очередь слово «веселились» звучало неуместно.

— Я вот что думаю, — сказала Каролина. — Пожалуй, ты прав. Пожалуй, сейчас лучше избавить Юлию от лишних вопросов. Я как-то не учитывала до сих пор, что они начнут допытываться обо всем. А это только еще больше выбьет ее из колеи. Полиция, и все такое. Но что же делать? Мы ведь должны что-то предпринять? В смысле нельзя допускать, чтобы этот мерзавец ходил на свободе?!

— Можно позвонить. Анонимно. Сообщить, что по округе бродит насильник.

Каролина вздохнула, и сию же минуту я сам понял бессмысленность такого звонка. Снова подумал об Алексе. О его поведении на пляже. Я не рассматривал его как вероятного преступника. Но меня не оставляло неприятное ощущение, что рассказал он не все.

— Марк… — Каролина положила ладонь на мое предплечье. — Ты врач. Тебе виднее. Насколько серьезно обстоит с Юлией? Надо везти ее в больницу? Или лучше дать ей хорошенько отдохнуть? Пусть несколько дней отдохнет, а потом мы уедем домой.

— В больницу ей не нужно. Что произошло, она не знает. То есть знает: что-то произошло. Вероятно, знает и что именно. Ей тринадцать. Я дал ей лекарство, и боли она не испытывает. Но, наверно… чувствует…

Голос у меня сорвался, в горле пискнуло, и я закашлялся. Каролина ущипнула мое плечо.