Летний сон в алых тонах

– Ладно, значит это Юсефина, и она погибла в шахтах десять лет назад. Это Каролина, и ее убили на прошлой неделе. Вот это Ина, которую мы только что видели на похоронах. Но вот последняя девочка на снимке – вторая блондинка. Кто она?

Какое-то время мы молча смотрим на четвертую девочку.

– Понятия не имею, – говорит Рози. – Как я уже сказала, я не помню их имен.

– Пожалуй, нам следует это разузнать.

Рози кивает. Должно быть, это вино так нас взбудоражило, или же все дело в том, что мы с Рози одинаково устроены. Обе страшно любопытные.

– Только Адаму ничего не говори, – просит Рози.

– Совсем?

– Он волнуется за меня. Считает, что я вечно сую свой нос не в свои дела. Якобы я все должна оставить на усмотрение полиции. Но они ведь та-а-а-акие медленные.

Рози закатила глаза, а я фыркнула. Но стоило мне повернуться, чтобы уйти, как Рози снова схватила меня за руку.

– Погоди-ка, вот здесь.

И показала еще на один снимок. Он висел рядом со снимком Каролины и компании, и на нем была запечатлена взрослая женщина, чуть старше меня по возрасту. Она широко улыбалась, ее лицо раскраснелось. Прямые волосы цвета воронова крыла…

– О боже, – выдыхаю я. – Какая…

– Татуировка, – заканчивает Рози.

Татуировка на шее женщины в самом деле достойна внимания. Большой черный скорпион, извивающийся до самого подбородка. Откровенно говоря, он не слишком-то ей подходит. Но смотрится действительно эффектно. На коленях у женщины сидит девочка. На вид ей тоже лет девять-десять. Но она не улыбается так же широко, как ее мама. Правильнее сказать, она вообще не улыбается. Напротив, выглядит очень сдержанной. Даже немножко грустной. На ней розовая футболка, волосы заплетены в косу.

– Этих двоих я тоже видела, – тихо говорит Рози.

Я вижу по ее лицу, как она усиленно пытается что-то вспомнить.

– Видела их обеих: и маму, и дочку, – продолжает она. – Они были здесь. В то же самое лето, когда умерла Юсефина. То есть десять лет назад. Мама была очень своеобразной.

– Своеобразной?

– Да. Вообще-то не в моих привычках кого-то осуждать, Силла, но эта женщина явно была… без тормозов.

– Ой. И в чем именно это выражалось?

– Во всем. Мужчины, алкоголь… У нас тут многие о ней болтали. Даже несмотря на то, что я сама только что появилась на острове, а новенькие у нас всегда становятся темой для разговоров. Но помнится, мы все сошлись на том, что она далека от идеала образцовой мамаши. Она часто бывала здесь по вечерам.

– Здесь?

– Ну да, на открытой террасе у Пола. Вечно пьяная, вечно на коленях у какого-нибудь мужика.

Я бросила на Рози скептический взгляд.

– Завидуешь?

– Вот еще! Да многие мужчины с радостью усадили бы меня на колени. Да только мне куда лучше на своем собственном стуле.

Мне пришлось срочно отогнать от себя видение огненно-рыжей Рози, восседающей на коленях богатого яхтовладельца, чтобы не расхохотаться.

– Я понимаю, как это звучит, – продолжила Рози. – Но в то лето нами руководила не зависть, а беспокойство. Потому что пока эта женщина куролесила ночи напролет, ее дочка оставалась без присмотра.

– Вот оно что…

– Да, мы видели ее только днем. И…

Она ненадолго замолкает.

– И?

– И если я правильно помню, несколько раз я видела ее в компании с Каролиной и ее подругами.

Какое-то время мы просто молча стоим и смотрим на снимок и на текст внизу под ним: «ЛОЛЛО И ДОЧКА ЯННА. ИЮНЬ, 2007».

Глава девятнадцатая

Что-то неладное с этим домом. Ина чувствует это. Что-то зловещее притаилось в нем.

Это единственное объяснение, которое приходит ей в голову. Все остальное – чистой воды безумие. Свидетельство того, что у нее поехала крыша. Паранойя. Потому что последние вечера выдались на редкость неуютными. Скрипело то здесь, то там: то в соседней комнате, то на верхнем этаже. И еще это странное ощущение – что она не одна в этом доме.

Хотя это, конечно, не так. Потому что когда Ина проверила гардероб, посмотрела под кроватями и заглянула за занавески, то никого не обнаружила. Она была здесь абсолютно одна. Это все старая скрипучая хибара. Ничего удивительного, что чувствуешь себя в ней словно окруженной призраками. И все-таки Ине было страшно. Дом совершенно не внушал ей того чувства безопасности, которое должен внушать любой нормальный дом.

Поэтому завтра Ина отправится домой в Стокгольм. Ей уже осточертело это дерьмо. Этот подлежащий восстановлению объект.

Ей стыдно за ту причину, которая привела ее на Буллхольмен в этом году. Стыдно, что она плюнула на семейный отпуск и приперлась сюда одна. Только ради него. Чтобы заставить его понять, что они созданы друг для друга. Это так глупо. Так чертовски глупо. Он ее даже не хочет. Он не хотел Ину, когда Каролина была еще жива, а теперь, когда Каролина лежит в земле, он тем более не хочет Ину. Как ей вообще могло прийти такое в голову? С какой стати она решила, что у нее есть шанс?