Летний зной

Когда тильцы покинули место схватки, Ангольд еще некоторое время сохранял сознание, он не видел неба, но руки сохраняли чувствительность, и рыцарь ощущал жесткие стебли степной травы под ладонями. Траву вытоптали копыта коней, залили кровью, но она распрямлялась и тянулась к солнцу, и Ангольд чувствовал, что он сам становится этой травой, растоптанной, но все же живой и все еще способной выпрямиться…

Потом Ангольд услыхал голоса, мужские и женские, кто-то всхлипнул над ним. Госпожа ок-Дрейс склонилась над поверженным героем… рыдая, отерла залитое кровью лицо.

Она не хотела мстить за мужа, ей не нужен был город Вейвер, вдова не собиралась тягаться за этот кусок ни с императором, ни с разбойными соседями. Наконец-то она поняла, чего желает в самом деле. Она отвезет раненного в замок Дрейс, выходит, исцелит, если нужно — отдаст все, что имеет, лекарям и чародеям, лишь бы милый господин Ангольд снова был с ней и называл прекрасной дамой. Они будут жить долго и счастливо, воспитают сыновей покойного ок-Дрейса, быть может, у них еще будет собственный ребенок… чья бы власть ни утвердилась над Вейвером и над всем Сантлаком — императора ли, Перка или Метриена — как бы ни обернулась судьба королевства и империи, что им с Ангольдом до того? Они будут жить долго и счастливо.

ГЛАВА 40 Ливда

Вышло как-то странно, граф Ливдинский отправлялся в поход, но люди не собрались провожать воинов, не шумели на улицах, да и вообще — город было словно безучастен к такому важному событию. Возможно, этого дня слишком долго ожидали, и народ, что называется, перегорел. Может, виной всеобщей безучастности была скверная погода. С утра зарядил мелкий дождик, и никто не хотел мокнуть, провожая воинство. А может, ливдинцы были в самом деле равнодушны — ведь сегодня в поход отправлялось не городское ополчение, не мужья, отцы и братья. Не исключено, горожане в глубине души ощущали некую неловкость от того, что этот поход для них — чужой. Ну, разумеется, не считая того, что на армейских поставках многие пытались погреть руки. Некоторым даже удалось…

Эрствин выстроил солдат на площади, оттуда войско длинной вереницей проследовало по улицам к Восточным воротам. Прохожих было немного, да и те, кажется, больше внимания уделяли дождю, чем проходящим по улицам солдатам. Эрствин ехал во главе колонны, за ним ок-Ренг вез лиловое знамя с серой розой — герб Леверкоев, в руках другого воина был значок с гербом Ливды, якорем и башнями, у третьего — имперский вымпел. Три знамени — слишком много для такого незначительного войска, а ведь в середине колонны несли еще один флаг.

За латниками Эрствина в сером и лиловом топали пехотинцы, нанятые на имперскую службу, больше двух сотен человек. Эти были в красном и желтом, в начищенных шлемах и с добрым оружием. Стараниями Эрствина снаряжение бойцам справили вполне качественное, но поднять боевой дух этих парней — увы, оказалось не в силах человеческих. В имперскую пехоту вербовались по глупости или от отчаяния, когда не осталось в жизни больше ничего. Если человек не умел проявить себя, попросту не умел прожить хоть сколько-нибудь достойно, тогда оставался последний путь: завербоваться в имперское войско. Даже наняться матросом на каботажную барку — и то более завидная судьба.

Однако новобранцы старались держаться бодро, всем своим видом демонстрировали довольство собственной судьбой. Обидно, конечно, оказаться в паршивом положении, но стократ обидней, если это слишком заметно. И вояки в красном и желтом задирали носы, дружно топали по мокрой мостовой, изображая рвение да гордость. В конце концов, их много, они шагают дружно, каски блестят, а плащи выкрашены в яркие цвета — это уже немало, разве нет?

Следом за имперскими пехотинцами двигалась еще одна колонна, состоящая из конных и пеших. Эти были в белом, и четвертое по счету знамя в маленьком войске было белым, с изображением святого гилфингова круга. Уже несколько месяцев — с тех пор, как монахи из Ванетинии доставили инструкции графу и местным церковным иерархам — Ливда перестала отправлять добровольцев в крепость Фраг, что в Анновре. Новобранцы Белого Круга собирались в Ливде и теперь отправились в поход с графом. В общей сложности за Эрствином следовало три с половиной сотни человек. Если бы не дождь, небольшая армия смотрелась бы довольно внушительно, однако сейчас мокрые знамена поникли, а пропитанная дождевой влагой форма церковных и имперских вояк потемнела, утратила яркие оттенки… Тучи ползли с моря, осыпались мелкой водяной пылью, словно море рыдало, отправляя на сушу сыновей побережья… Под тусклыми серыми небесами повисла сырая пелена, окутала город и уходящих солдат.

Хромой с Кариканом ехали за графом, и Эрствин норовил украдкой оглянуться, чтоб поглядеть на Счастливчика. Война Графов отгремела за несколько лет до рождения юного барона Леверкойского, и герои давней смуты, Слепнег и Карикан, представлялись парнишке эпическими фигурами, наподобие Гвениадора с Авейном.