– Когда я сама заработала достаточно денег, – прошипела Лиз Трэверс мне в ухо, – я купила еще одну брошь, точно такую же, как та, что ты продала. Только черную – черную, как смоль, – потому что ты разбила мне сердце. Ты вернулась туда, вышла замуж, родила сына, и я видела его однажды, видела, как он читал лекцию в Оксфорде, и я знала, что он твой сын. И пока ты не отправила эту книгу, ты так и не вышла на связь, Тедди. – Ее черные глаза снова наполнились слезами. – Почему ты просто не написала или не позвонила?
Робин Паркер выглядел несколько озадаченным. Эбби приближалась издалека.
–
– Я не знаю почему, – сказала я. – Не знаю почему. Извините. – Я закрыла глаза.
– Да… – медленно произнесла она, не сводя с меня глаз. – Да… да, это так, правда?
Мы уставились друг на друга, и я затаила дыхание.
– Лиз? – Эбби подошла ближе и остановилась поговорить с Робином. – Лиз… Мисс Трэверс. – Она оглянулась. – Нина? – позвала она. – Это вы? Нина?
Я взглянула на Лиз Трэверс и кое-что увидела. Она посмотрела на меня, наклонилась ко мне, и мы оказались в нескольких дюймах друг от друга. Я наклонилась, и она посмотрела мне в глаза.
– О, – сказала она резко. – Ты Нина, да?
Я кивнула.
– Я знаю, кто ты. Да. Да, хочу. Быстро. Я дала тебе те фотографии, да?
– Да, мисс Трэверс, и…
Она покачала головой, сглотнула и снова сжала мою руку.
– Слушай меня. Книга у тебя? У тебя есть бабушкина книга? Отвечай сейчас же. Быстро. Пока не прошло.
– Та, про бабочек? «Нина и бабочки»?
Она нетерпеливо пожала плечами.
– Она написала обо мне. Она послала ее мне перед смертью. Наше лето бабочек. Мемуары… один экземпляр для отца, один для меня. Она не хотела, чтобы ты знала, но она ошибалась… Я прочитала, что она написала, я знаю ее, и она ошибалась. – Моя рука заболела от ее хватки; она прошипела: –
– Книга? – я озадаченно кивнула. – Думаю, да… да, она всегда была у меня. Она дома.
– Да? Но ты говоришь неуверенно. – Она разочарованно смотрела на меня. – Значит, ты все знаешь?
– Детская книжка про бабочек? – спросила я, и она рассмеялась.
– Нет, нет, Нина, не такая. Ты не нашла его, ведь так? Ты должна найти его. Поехать в Кипсейк. Или найти своего отца. У него был второй экземпляр. Всего два.
– Но я не знаю, где Кипсейк, – сказала я.
– Кто-то должен знать. Кто-то, кто знал твоего отца. Я так и не поехала. Кто знал твоего отца?
– Никто – разве что моя мать… – начала я и замолчала.
– Тогда ответ дома. – Она кивнула и подняла руку навстречу Эбби, которая ждала чуть дальше. – Иду, иду. Я иду. Хорошо. – Потом быстро заморгала и полезла в карман. – Хочешь мятный леденец?
И я сказала:
– Да, пожалуйста, Лиз… Элис.
Я подняла глаза – небо было бело-голубым, дождь почти прекратился.
–
– И… спасибо.
– Эл. Ты всегда называла меня Эл. – Она вынула что-то, вложила мне в руку и пошла дальше, нерешительно, совершенно не реагируя. Я опустила глаза и, моргая, разжала пальцы. И там, в складке моей ладони, лежал мятный леденец – белый и твердый, как только что снесенное яйцо.
Глава 21
Я тихо закрыла входную дверь и прислонилась к ней. День клонился к вечеру. У меня кружилась голова – я ничего не ела со вчерашнего обеда.
Медленно я сняла босоножки, чтобы пройти и найти какой-нибудь еды. Я тихонько шла на цыпочках по истертой рафии к лестнице, когда рядом со мной раздался голос:
– Нина? Слава богу.
Я подпрыгнула и посмотрела вверх. Там, на третьей или четвертой ступеньке, сидела мама, такая неподвижная, что я не заметила ее среди пальто и стопок книг и журналов.
– Боже, – сказала я, хватаясь за грудь. – Ты меня напугала. – Я кашлянула. – Значит, ты встала с постели?
– Когда моя дочь сутки не приходит домой, я встаю с постели, да, – тихо сказала мама. – Я думала, с тобой что-то случилось.
Я рассмеялась.
– Не смеши меня, мам.
– Ты могла бы позвонить мне.
Я слишком устала, чтобы быть вежливой.
– С какой стати мне звонить тебе? У тебя нет мобильного, а стационарный телефон на кухне, так что смысла не было. – Я начала спускаться по лестнице.
– Сегодня утром я ходила к адвокатам, – крикнула она через перила.
– Сегодня воскресенье, – раздраженно сказала я и исчезла на кухне.
– Я подписала бумаги отца и оставила их охраннику. Ты рада?
– Здорово, мам! – крикнула я. – Правда здорово.
Мама появилась на верхней площадке кухонной лестницы.
– Так ты скажешь ему, когда увидишь? Когда… когда вы там собираетесь в Кипсейк?
Я сказала коротко:
– Я не еду.
– Что?
– Он сбежал. Снова.
Она спустилась по лестнице, и мы стояли под резким светом прожектора. Волосы у нее были сальные, гладкие, кожа восковая и бледная от недельного отсутствия солнечного света, а под глазами залегли огромные круги. Она с любопытством посмотрела на меня, на мое высохшее старое платье и мокрые волосы.
– О, – сказала она. – Тогда ладно.
Я отвернулась и включила чайник.