Лето, бабушка и я

— Хочешь, покатаем, — предложили мальчики, взяли меня за руки, я поставила ноги на рельсы — заледеневшие следы от покрышек и — вперед! Они неслись, как молодые звери с добычей, и никто не успевал попасть в нас снарядами.

Город, неузнаваемый, превратясь в обиталище карнавала, несся мимо. В нем не было места горю, обиде или скуке — магнолии стряхивали за шиворот охапки снега, собаки выходили из себя от восторга — все вокруг бегают! Мамаши снисходительно наблюдали за краснолицыми, мокрыми до трусов детьми и не сердились.

— Кинь вот этот снежок, — склонясь ко мне щекой, тихо сказал Дон Педро, — на тебя никто не рассердится.

Снежок был с ледовой начинкой и чуть не вышиб дух из бедного Гоги. Мы его тащили по сугробам, а он притворялся погибшим.

Был такой день, когда все стало лучшим из возможного.

Повизжав на аллеях бульвара, мы добрались до берега моря. Там расстилалось белое безмолвие, и наши ангелы собрались голова к голове, решив довести состояние счастья до высшей точки.

Обессиленные, мы ввалились в кинотеатр «Интернационал» — на фильм «Лимонадный Джо». Дон Педро сидел рядом, я смеялась и расплескивала полную чашу радости. Откуда-то взялись семечки, и пахло тающим снегом.

Бабушка ни о чем не спрашивала, только сказала:

— Ноги мокрые? Попарь немедленно, а то ангина опять.

И как она не выговорила мне за то, что поздно пришла? Это и в самом деле необычный день.

Завтра снова свобода, можно читать допоздна:

«…И действительно, ведь возвышенная любовь — это жемчужина, лучезарное сияние которой невозможно скрыть от взоров людей. Любой человек, едва его сердце озарится красотой любви, мигом теряет власть над своим рассудком. Любовь приводит к несчастию и потрясению, познавший ее лишается друзей и теряет покой… Тот, кто вкушает со стола любви, изведает только кровь своего сердца, тот, кто пьет напиток любви, не найдет в чаше ничего, кроме соленой влаги своих глаз».

Снег в нашем городе тает очень быстро. Так бывало и раньше, так случилось и в этот раз.

Золотистый купол

— Пошли со мной, на хор запишемся, — безмятежно предложила Танька.

Ну, господа хорошие, что с ней за это сделать?! Убить сразу или помучить немного? После вывернувших мне душу наизнанку хоров в школе и в музыкалке, где пели с измученными зубоврачебными лицами «Эх, доро-о-оги, пыль да ту-уман…» или того хлеще «И Ленин, та-а-а-акой маладой, ийуныактяберь фпириди!» — предлагать идти петь в хор! Самой! Своими же руками да еще одно ярмо на шею надеть — не девочка, а камикадзе.

Недели две она мне мурыжила мозги, рассказывая всяческие небылицы про этот мифический «нетакойкаквсе» хор.

— Это городской хор, его собирают из способных детей, — терпеливо объясняла в который раз Танька.

— Ну?

— И петь мы будем не пионерские песни, а — с ума сойдешь вообще, что будем петь!

— С ума я уже сошла — тебя слушаю.

— Спиричуелз, грузинские народные, Палестрину, Перголези, Баха «Стабат Матер», и «Аве Марию» — только не ту, что всем надоела, и еще песни на разных языках мира. Даже про Педро, мексиканскую!

— Зачем мне это все надо, Господи? Песня про Педро! — закатывала я глаза.

— Ну ради меня, — жала на дружеские струны Танька.

— А кто там еще есть? Все незнакомые, и притом одни придурки набились, как пить дать, — устав от нее отмахиваться, сдавалась я.

— Ну один раз сходи со мной, никто тебе подол обрывать не станет!

Танька для убеждения привлекла бабушку: та поддакнула, что — везде надо свои таланты раскрывать, жизнь предлагает — ты иди, а то потом и не предложит никто.

Чисто ради интереса — пошла.

Я не подозревала, что распевки могут быть такими красивыми.

Они были как черновики самых нежных и изысканных сонат Гайдна.

Они разминали слух и отогревали зачерствевшие связки. Диафрагма расслаблялась и становилась эластичной. Голос, скомканный в угрюмой темнице грудной клетки, колотил упругими кулачками в стенки и требовал выхода. Немедленно захотелось выпустить его и вплести в строй, возводящий купол из солнечных лучей.

Так начался мой настоящий роман с музыкой.

…Выпрямились. Бедные ваши легкие — дайте им простора! Все выбросили семечки? Посреди выступления никто не хочет закашляться? — О-о-о-очень красиво, очень эффектно, ну так семечки выбросили.

Так. Плечи расправили. Расслабили диафрагму. Медленно — через нос! — набрали полные легкие воздуха. До конца, до упора. На весь живот! Еще, еще, чтобы ребра раздвинулись и заболели!

Не дышите. Задержали дыхание. Не дышите. Теперь медленно выпустите воздух. Через рот! Губы трубочкой, выпускаете без фырканья.

Начинаем распеваться на «м-м-м-м». Пиано, разогреваем связки.

Следующий этап — на «ми-ма-мо».

Начали.

Андраник, что тебе так весело? «Ми-ма-мо» смешно, да? Какое тонкое чувство юмора! Давай ты пойдешь во двор, там посмеешься, а то мы время теряем.

Так. Альты поют арпеджио, сопрано — первые и вторые — в терцию тему: начали!

Сто-о-о-о-оп, стоп, стоп!

Карина и Света, я не могу вас рассадить — вы обе поете один голос! Тут не каждый сам за себя, а вместе — за каждого! Многоголосие нельзя петь, если вы друг друга не переносите.