А вот и кое-кто попривлекательнее! Одна из моих маленьких прелестных учениц по вокалу. Самая молоденькая, самая хорошенькая и — наименее одаренная.
Джон.
Эту я знаю.Альма.
Нелли, миленькая, добрый вечер!Нелли.
Ах, мисс Альма, вы так замечательно пели, что я прослезилась.Альма.
Спасибо, дорогая, но не надо меня утешать — я пела ужасно.Нелли.
Вы просто скромничаете, мисс Альма. Добрый вечер, доктор Джон! Доктор Джон!Джон.
Да?Нелли.
В той книге, что вы мне дали, слишком много длинных слов.Джон.
Справляйтесь со словарем, Нелли.Нелли.
Я справлялась, но вы же знаете, какие они, эти словари. Ищешь какое-нибудь длинное слово, а там другое длинное слово, а когда разыщешь и его, там опять длинное слово, то самое, с которого все началось.Я к вам завтра зайду, чтоб вы мне все объяснили.
Альма.
О какой книге шла речь?Джон.
Я дал ей книжицу по естествознанию. Она пришла ко мне на прием и пожаловалась, что мать ни во что ее не посвящает, а ей, видите ли, надо знать — она влюбилась.Альма.
Скажите какая!.. Из молодых да ранняя!Джон.
Что представляет собой ее мать?Альма.
Миссис Юэлл — местная веселая вдова. Поговаривают, она ходит на станцию к каждому поезду и сводит знакомства с коммивояжерами. Вполне понятно, что никто в городе не знается с нею, кроме немногих ей подобных, и Нелли ужасно переживает. Бедное дитя, она-то ведь ни в чем не повинна! Отец не советовал мне брать ее в ученицы — из-за репутации ее матери, но я сочла, что в подобных обстоятельствах к детям надо быть… милосердным. Не говоря уже о том, что жизнь, на мой взгляд, непостижимо сложна, и едва ли кто из нас имеет право осуждать кого бы то ни было за его поведение!А вот и первая ракета! Взгляните, — рассыпалась на миллионы звезд!
Джон
Альма.
Нет-нет, что вы!.. Нисколько!.. С чего вы взяли?Джон.
Вы вся дрожите.Альма.
Разве?Джон.
А вы не замечаете?Альма.
Пустяки, легкий озноб — малярия, должно быть.Джон.
У вас малярия?Альма.
Ничего серьезного, уверяю вас. Так просто, небольшие приступы — тут же проходят.Джон.
Что это у вас за манера смеяться, мисс Альма?Альма.
Какая манера?Джон
пытается воспроизвести ее смех. Она снова в замешательстве смеется.Джон.
Вот-вот. Именно эта.Альма.
Вы совершенно не изменились. Ну ни капельки! Вам, как и в давние времена, доставляет удовольствие смущать меня!Джон.
Мне, вероятно, не следовало бы говорить вам, но я слышал, как вас передразнивали на одной вечеринке.Альма.
Передразнивали на вечеринке? Кого передразнивали?Джон.
Вас.Альма.
Меня?.. Как же… что во мне передразнивали?Джон.
Показывали, как вы; пели на чьей-то свадьбе.Альма.
Голос передразнивали?Джон.
Движения, жесты, выражение лица! Некоторые считают вас чуть манерной.Альма.
Загадочно!..Джон.
Да, не следовало мне все-таки говорить вам. Вы расстроились.Альма.
Ни в малейшей степени. Просто заинтригована.Джон.
И фразы вы строите как-то с вывертом. Пиротехнические эффекты… Почему не сказать просто — фейерверк?Альма.
А кто передразнивал меня на той вечеринке?Джон
Альма.
Ей? Так это была, значит, женщина?Джон.
Не мужчина же, как вы думаете?Альма.
Нет, но я и не думаю, что на это способна порядочная женщина!Джон.
Знай я, что вы так разволнуетесь, не сказал бы.Альма.
Да нет, я совершенно спокойна. Меня просто гложет любопытство, и я поражена… Людская злоба, да к тому же ничем не вызванная, всегда поражает меня. А те, кто называет меня манерной и занимается этими гадкими передразниваниями, подумали бы лучше о том, что мои жизненные условия не совсем такие, как у них. Нам с отцом приходится… нести свой крест!Джон.
Какой крест?Альма.
Вы наш сосед — как вы можете не знать о нашем кресте?Джон.
Миссис Уайнмиллер?