Лето летающих

- Да как вы смеете-с такое говорить-с! - кричал Графин Стаканыч и наступал на мамашу наших братьев-разбойников. - Значит, вы мне не верите? Да-с? Значит, я тут без вас вытащил? Да-с? - Маленьким кулачком в рыжих волосиках он стучал по секретеру. - Значит, я обманщик и мошенник?! Да-с? Вы так хотите сказать? Благодарю! Картина-с!

Анфиса Алексеевна, вспоминая свою театральную Светлозарову-Лучезарову, трагически заламывала руки и протягивала их к пунцовой, растерянной Куроедихе.

- Ну как вы могли подумать?! - восклицала она, сверкая черными глазами. - Ну как вы могли подумать такое?! Как могли?!

Куроедиха, как опоенная, мотала головой, отступала перед столяром и перед Бурыгиной, но так ловко отступала, что от секретера не удалялась.

- Не знаю, не знаю... - бормотала она, поводя вокруг ошалелыми глазами. - А только где же ценности? Где же? Блинчики кушайте сами, а мне мое подавайте. Нечего глаза отводить!..

Графин Стаканыч, нагнув голову, словно бодая, ринулся на Куроедиху.

- Значит, я вор, мошенник?! - Голос был визглив, срывался. - Значит, я... Да? Отвечайте!

В его словах мы вдруг услышали слезы, и тотчас, переглянувшись с Костькой и как бы мысленно выкрикнув друг другу: "Наших бьют!", - мы по этому безотказному, воинственному кличу подпрыгнули, схватились за подоконник, быстро подтянувшись, вскочили на окно и, спрыгнув в комнату, тотчас, не сговариваясь, набросились на Куроедиху.

В четыре кулака мы застучали, как стучат в дверь, по ее мягкому, словно подушка, телу, приговаривая:

- Пошла вон! Пошла вон!..

Со взрослыми, тем более с женщинами, мы никогда, конечно, не дрались, но каким-то чутьем поняли, что так, несильно пристукивая, - самый вежливый способ выгнать обидчицу нашего Графина Стаканыча. (Позже Костька говорил, что неплохо бы было сделать ей "тур де-анш", а еще лучше - "тур де-тет". Но это, конечно, фантазия, это работа для Вахтурова. Попробуй-ка перебросить такую тушу через голову!)

И что же, мы ее действительно выгнали из дому: из комнаты в прихожую, из прихожей на крыльцо. Причем нам мешали. Анфиса Алексеевна с возгласом: "Что это за мальчики? Что это за мальчики? Да как вы смеете!" - на секунду, на две своими гибкими надушенными руками оттаскивала нас от Куроедихи. Но оттаскивала кого-нибудь одного - другая же пара рук продолжала в это время, пристукивая, теснить обидчицу.

23. ТРЕХДОЛЬНАЯ ДОЩЕЧКА

Когда мы, разгоряченные, вбежали обратно в комнату, где стоял секретер, около него, сидя на корточках, как ни в чем не бывало возился Графин Стаканыч. Может быть, только его покрасневшая шея говорила о происшедшем.

Мы тут же бросились к нему, к секретеру.

- Где? Где?

В это время на пороге комнаты появилась Анфиса Алексеевна. Она прислонилась к косяку двери и в позе надломленной лилии поднесла руку ко лбу.

- От этой пошлой женщины, - губы у нее страдальчески скривились, - у меня адская мигрень... Скажите, где Аленька? - спросила она, будто чужая в доме.

В это время появился и Аленька, напомаженный, в пиджачке, держа в руке надкусанное зеленое яблоко.

- Господи! - Лилия совсем уж сломалась. - Незрелое яблоко! Что теперь будет?

Она резко вырвала из рук Цветочка яблоко, прищемив ему палец, и он жалобно захныкал, но мать, быстро склонясь, обняла его, стала ласкать и приговаривать:

- Не плачь, миленький! Не плачь, солнышко!

Цветочку бы и замолчать, но он, видимо, решил, что его мало ублажают, и заревел в голос.

Но этот секретер, ужасная мигрень, эта крикливая женщина все как-то сдвинули... И сейчас вместо того, чтобы пуститься еще более утешать Аленьку, Анфиса Алексеевна молча разогнулась, сжала тонкие губы и дала Цветочку подзатыльник - довольно увесистый, хлесткий, совсем не лилейный.

И они вышли из комнаты: он с ревом - впереди, она - сзади.

Это было замечательно! Мы остались одни с Графином Стаканычем, с тайником. Ну где? Где он?

Вначале, конечно, ничего не было заметно: красивое, в резьбе темно-красное дерево - и только. Но вот Графин Стаканыч нажал на угол боковой стороны секретера - на какую-то точку там. Нет, ничего еще не открылось, не щелкнуло, но все же что-то произошло. Столяр показал - иначе бы мы, конечно, и не заметили - внизу угла на толщину спички выдвинулся тонкий медный штифтик. Графин Стаканыч не просто потянул его (это-то, видимо, и было главной частью секрета тайника), а вначале осторожно повращал его...

И вот отскочил кусок темно-красного, с резьбой дерева. Мы с Костей ахнули - так было неожиданно. За этим куском открылся маленький, объемом с небольшую книгу, тайник... Запахло сургучом, пылью. Я быстро мазнул пальцем - и в самом деле пыль. Так вот тут-то и лежали не изумруды и не алмазы, а рецепт для блинчиков.

- Я же говорил, - сказал Графин Стаканыч, - что все смотря по человеку! У каждого свой идол, даже вот и клады. Другому золото интересно уберечь, а вот этой божьей душе - наставление о блинчиках. Покушать, наверно, старушка любила.