Читаем Лето летающих полностью

- Погоди! - Глаза его вдруг светлеют, округляются. - А откуда мы знаем, что наш желтый был как раз для Стаканчика? Может, он ему велик был? Может, этот змей и двух таких Стаканчиков поднял бы! И трех... Это что значит? Это значит, "Пейте чай..." наполовину можно уменьшить. Или в три раза. И все равно он нас поднимет! Понимаешь?

И Константин уже не может остановиться - посидеть, помечтать, как полетим. Нет, скорее к проверке, к делу, к полету!

Он вытаскивает из-под кровати синего, старенького, с белой заплатой на боку змея. Синий в два раза меньше желтого "опытного", и это хорошо. Поднимет ли такой Стаканчика? Костя не делает для капитана кабины или рубки, нет, просто ниткой привязывает его за талию к перекрестию дранок.

Мы выходим на улицу. И что же, синий с заплатой летит!

- Ты видишь? Ты видишь? - Костька смеется от радости. - В два раза меньше, а поднимает! А если еще второго Стаканчика? Тогда это будет в четыре раза...

Второго капитана у нас нет, но есть кусочек кирпича, по весу примерно такой же, как деревянный Стаканчик. Мы засовываем его между подбородком капитана и дранкой, и Стаканчик с расставленными руками, будто балансируя врученной ему тяжестью, отправляется в полет.

Нет, не летит, да как не летит - совсем, словно мы дали держать капитану не осколочек величиной с половину мизинца, а целый кирпич! Змея нельзя оторвать от земли. Привяжи мы к нитке утюг - и то, пожалуй, лучше было бы. Это загадочно...

- Неправильное распределение тяжести! - говорит Константин откуда-то вычитанную фразу. - Часть груза надо на хвост.

- Как на хвост?

Вместо ответа он отрывает половину мочального хвоста и, отобрав у Стаканчика кирпичинку, привязывает ее к хвосту.

Змей поднимается, раскачивая кирпичинку, как маятник. Летит плохо, тяжело, но все же это не утюг. А на хорошем ветре он, может, и возьмет лучше... Но почему это именно Костька сообразил? Подумаешь!

- Сжульничал - вот и полетел! - говорю я. - Хвост-то наполовину оборвал. А не оборвал бы, и не полетел...

- А зачем нам пустой хвост, что в нем толку? А тут, по крайней мере, у хвоста дело будет, груз будет нести.

- Какой груз?

Костя перестает подергивать нитку, и старый, усталый змей, обрадовавшись, что не надо больше тащить на себе ни капитана, ни кусок кирпича, ложится животом на теплую пыль мостовой.

Константин не знает, что ответить, в то время как мне все более становится ясным, что никакого груза на хвосте того змея, на котором мы полетим, не будет.

- Ну, сделаем две кабины, - наконец говорит Костя. - Одна - наверху, на дранках, а вторая - на хвосте.

Я сразу представляю себя в этой нижней кабине: крутится, вертится кругом один воздух. Страшно! То ли дело в верхней! Тут и дранки, и путы, и защита от ветра, и не болтает. А ведь хвосты, бывает, и отрываются...

- Только, чур, я в верхней! - быстро говорю я.

- Там посмотрим.

- Нет, не посмотрим! Я в верхней. Я первый сказал!

- Мне ведь управлять надо будет, - подумав, говорит Константин. - А как с хвоста управлять?

Я отламываю от засохшей колеи, которая протянулась по нашей Николо-Завальской улице, тяжелый ломоть влажно-вязкой, с металлическим блеском земли и маленькими кусочками начинаю бомбардировать первый попавшийся забор. Это делается и в минуту радости, и горя, и раздумья.

- А как ты будешь управлять? - весело-ехидно спрашиваю я. - Чем? Какой штукой управлять?

Константин, не отвечая, начинает сматывать старого летуна. Стаканчик, лежа на змее, как в лодке-плоскодонке, плывет по пыльной мостовой; сзади, последним, попрыгивая по пыли, тащится осколок кирпича. Да Косте и нечего ответить. И, чтобы доконать "управителя", я добавляю:

- Ведь тот змей-то тоже на привязи будет. Как же управлять? Отцепился от веревки и полетел? Вроде куроедовского, что на террасу упал, да?

Но Константин, пока сматывал змея, приготовил ответ.

- Куроедовский да и всякий змей потому и обрывается, что не может управляться, - говорит он. - Если бы змей мог стать поменьше, то и ветер бы на него меньше давил и нитка бы выдержала, не оборвалась...

- Ты что?! - Я даже отступаю. - Как это поменьше?

- А как паруса на корабле. Если ветер сильный, то часть парусов матросы убирают. Что, не помнишь, что ль, в "Натуралистическом путешествии"?

Против этой много раз читанной и любимой книги, конечно, не возразишь, но все же парус можно сложить или уменьшить, а как же тут? Константин видит на моем лице недоверие и говорит примирительно:

- Это надо еще подумать. Надо к Графину Стаканычу сходить.

Графин Стаканыч, Графин Стаканыч!.. Я и забыл! С этим оборвавшимся куроедовским змеем столько событий за вчерашний и сегодняшний день, что я и забыл...

Быстро, задыхаясь, рассказываю Косте о вчерашнем утреннем разговоре со столяром: о проданном столе, об обнаруженном тайнике, о золоте, о письмах... Нет, не в этом столе, а раньше. А в этом - ничего не известно...

Не сговариваясь, мы молча влетаем в дом, бросаем под кровать змея и бегом, опрометью к Графину Стаканычу... Что же! Что же они нашли там?..

22. "НАШИХ БЬЮТ!"

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза