Лето летающих

Было от чего ахнуть. Сейчас когда он стоял во весь рост, его конюхи студенты с усиками — приходились ему по пояс, до половины высоты. Если сравнить, то змей в вышину был со стену одноэтажного дома, в ширину же, как и полагалось, — в полтора раза уже. Дотошный Костька, видимо, решил уточнить. Он вырвался вперёд и, прежде чем кто-либо успел ему помешать, прошёл перед змеем, отмеривая шаги.

— Эй, гоните этого! — послышалось от студентов в перчатках.

И тотчас от одного из тех, что с усиками, Костька получил лёгкий подзатыльник.

— Четыре с половиной шага! — озабоченно-почтительно проговорил он, подбегая и опять становясь рядом со мной.

Однако отчего же он не летит?.. Теперь, оказывается, командовали длиннолицые близнецы. Когда змей встал во весь рост и когда верёвка от него до троих студентов натянулась, один из рыжеусых не без тревоги в голосе быстро скомандовал:

— Приготовиться!.. Вынимаем!

Да, студенты действовали с толком. Мы увидели, что змей предусмотрительно был внизу привязан к двум колышкам. Близнецы опять сидели на корточках, но теперь уже у подножия змея.

Колышки разом выдернуты.

И он взмыл…

С шумом, с каким развёрнутый парус принимает ветер, змей-гигант поднялся. Поднялся невысоко — на высоту телеграфного столба, — верёвки пока ему больше не давали. И, может быть, оттого, что невысоко, казалось, что он закрыл полнеба, будто даже потемнело.

— Смотри, хвост! — выкрикнул кто-то из ребят.

Мы и забыли про него. То есть даже не видели, занятые громадностью змея. Сейчас же глядели только на него: толстый, как удав, он поднимался с земли круг за кругом, и, когда змей был выше телеграфного столба, конец хвоста ещё елозил по земле.

— Давай!

У студентов всё было разучено. Двое с усиками, освободившись от змея, тотчас побежали вдоль верёвки и встали шагах в сорока позади первой тройки, державшей змея. Они надели перчатки, взялись за верёвку и, заранее уже упираясь ногами в землю, крикнули это «давай».

Тройка верёвку выпустила, она дёрнулась, косо поднялась вверх, и с нею вместе, но ещё на большую высоту, поднялся и змей. Хвост оторвался от земли. Студенты, выпустившие верёвку, не стали медлить, тоже побежали назад и, став позади близнецов шагах в сорока — пятидесяти, перехватили верёвку.

Потом это повторили близнецы, затем опять тройка, пока так, пятясь задом, они не дошли до кола, до конца верёвки.

Теперь можно отдохнуть…

Студенты с серьёзными, но счастливыми лицами сели около кола, сняли жаркие для лета перчатки и носовыми платками вытирали пот с лица, с рук. Вытирали, посматривая на него…

А он стоял в небе, не высоко, но и не низко, примерно на пять телеграфных столбов (наших измерительных единиц), тяжело покачиваясь из стороны в сторону и чуть виляя своим могучим хвостом, на конце которого, чувствовалось, было привязано что-то грузное.

И тут в минуту затишья обнаружилось новое и на небе и на земле.

Занятые размером, взлётом такого змея, мы только сейчас обратили внимание, что на нём что-то написано (возможно, это была привычка: и мы и ребята иной раз клеили змея из афиш, но не замечали ни букв, ни слов).

— Смотри! — воскликнул Костя. — А тут нарочно написано.

Да, конечно, нарочно! Ни одно слово, как бывало на афишах, не обрывалось где попало. Тёмно-красные буквы шли по низу полотнища, свободному от верёвочных пут:

Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна…

— Это из Пушкина! — сказал Костя.

— А зачем? Лучше бы, как обыкновенно, — сердце и уголки… Представляешь, какое бы тут было сердце! С бочонок! Во!

Я развёл руками и здесь увидал, что и на земле было новое, не замеченное ранее. Во-первых, народу на поле было гораздо больше, чем показалось вначале: может быть, подбежали потом. Во-вторых, были не только ребята, но и взрослые. Даже стояли в стороне три извозчичьи пролётки с седоками, которые, не сходя с экипажа, наблюдали за змеем. К одной из пролёток подбежал студент в белом кителе, который недавно вбивал кол, и что-то, показывая на змея, объяснял старику в чесучовом костюме и даме в лиловой накидке.

К нашему удивлению, около четвёртой, стоявшей особняком, не извозчичьей пролётки с мордатым кучером мы заметили Графина Стаканыча. Он что-то почтительно говорил полной старой женщине в кремовой кружевной пелеринке и в шляпе с чёрными кружевами на седых волосах. Мы тотчас помчались к нему, чтобы поделиться впечатлениями о змее.

— Может быть, он студентов попросит!.. — выкрикивал Костя на бегу. Попросит, чтоб полетать… Попробовать… Как мы хотели…

Графин Стаканыч, оставив важную старуху в кружевах, направился к колу, к привязи змея, где сидели студенты. На полдороге мы перехватили его.

— Вы видели, как его привезли? Видели, как его к земле прижимали? затараторили мы. — Вы видели, как он поднимался? Как тянул?