ЛЕТО – ЛЕТО и другие времена года

– Нет, эпоха меня интересует в меньшей степени. Мне важно, с какими аспектами жизни расстаётся человечество, расставаясь с бумагой. Для меня это весьма болезненный процесс. Каких-то двадцать лет назад мы читали только с бумаги. Человек куда меньше читал и писал – и при этом гораздо лучше умел и читать, и писать! А сейчас человек в течение дня читает много смс, электронной почты и всякой фигни – и пишет куда больше. Литература и, назовём его так, осознанное письмо вступили в конкуренцию с чтением всякой фигни. Поэтому человек сегодня читает меньше литературы. И читает её быстрее, то есть некачественнее. С такими навыками он пытается читать большую литературу, у него не получается, и он от этого отказывается. У наших детей уже нет индивидуального почерка. Это всё равно как люди без отпечатков пальцев, без неповторимой сетчатки глаза. Это не прощание с эпохой, а прощание с образом жизни…

– А свои тексты вы пишете на бумаге?

– Конечно! Я вообще не пользуюсь компьютером.

– Но у вас ведь есть блог.

– Записи в блоге я либо диктую, либо записываю на бумаге и потом диктую с написанного. У меня даже нет адреса электронной почты – я от неё отказался. И компьютера нет. Я ортодоксально отношусь к этим вещам. Пять лет назад я отказался от Интернета – и с тех пор меня не интересует, кто и что пишет про меня в сети. Моим сайтом занимаются другие люди, я им поставляю тексты. Если кто-то пишет мне важное письмо, его распечатывают – и я читаю его с бумаги.

– Не секрет, что вы стали объектом пародий – в КВН, «Большой разнице» и так далее, о вас сочиняют анекдоты, писатель Владимир Сорокин упомянул вас в своём «Сахарном Кремле». Что вы, актёр, который сам иногда смешит публику, испытываете, когда смеются над вами?

– Я нормально отношусь к таким вещам. Когда пародия точная, мне весело. Когда неточная – невесело. Когда пародия злая, как у Сорокина, она не имеет ко мне никакого отношения: она не похожа – и мне не смешно. На моих спектаклях зрители всё время смеются. Я постоянно хочу сделать грустный спектакль, но и на «Дредноутах», спектакле, который описывает гибель моряков, людям смешно. При этом я не юморной человек, и природа юмора на моих спектаклях – неюмористического свойства. Люди смеются от радости узнавания: они понимают, что вот это точно сказано, что они думали примерно так же или, может быть, забыли о чём-то, а им напомнили, – и от радости смеются. Такой смех куда более весом и ценен, чем юмористический смех. И с пародиями то же самое. Все анекдоты про меня – смешные, пародии в КВН – более-менее смешные, а другие пародии на телевидении – нет, потому что они не похожи.

– В вашем блоге 1 ноября появилась запись о том, что вы выходите на сцену во Владивостоке – и понимаете, что часть спектакля «Шёпот сердца» о боязни полётов на самолёте нужно читать совершенно по-другому. Спектакли часто приходится корректировать на ходу?

– Да, это бывает связано с трагическими событиями. Люди покупали билеты в одном мире, а спектакль им приходится смотреть в другом. После катастрофы самолёта в Египте играть большой кусок спектакля, где смешно описывается боязнь полётов… Там сердце говорит человеку: «Ты боишься летать на самолёте – и тем не менее, когда летишь с семьей, всех подгоняешь, чтобы и детей, и жену туда же, чтобы, если что, всей семьёй…» Это смешная фраза – но не назавтра после трагедии, которая никого не оставила равнодушным. И не в русском обществе. Наверное, в Англии или во Франции, где иронии больше, чем у нас, эту фразу можно было бы сказать – но не у нас. Я знаю своего зрителя, я сыграл полторы тысячи спектаклей… В итоге я переделал эту часть. Сохранил тему, но изменил интонацию, усилил страх. И люди, конечно, это почувствовали.

– Легендарному спектаклю «Как я съел собаку», за который вы получили «Золотую маску», уже шестнадцать лет – и, как я понимаю, публика не устаёт его смотреть и слушать, кто-то знает его наизусть. Чем, по-вашему, «Собака» так цепляет зрителя?