Мне удалось побывать на Великой Китайской стене так, что в какие-то моменты я не видел на ней людей вообще! Ни с одной, ни с другой стороны. А стена уходила по горам куда-то в невидимое пространство, и я не верил в реальность происходящего. Многоуважаемый Фу Пиньси тоже был удивлён, говорил, что прежде никогда не видел стену без людей, без толп туристов.
Я поднялся на одну из маленьких башен, стоял там один, смотрел во все стороны и не видел никого, даже Пиньси. В тот момент я ощутил странное, непостижимое одиночество в самом посещаемом месте самой густонаселённой страны в мире.
У меня определённо было ощущение происходящего со мной чуда, а где-то глубоко внутри себя я говорил: «Как же тебе повезло!.. Как повезло! Смотри, впитывай, такого с тобой больше не случится».
Почему так случилось, что это была за аномалия, я не знаю и не узнаю.
Погода была прекрасная: не было ветра, и если с утра даже накрапывал дождик и было пасмурно, то к тому моменту, как мы приехали, облака уползли куда-то, вышло солнце, и нам с Пиньси был дарован удивительный закат.
Должен сказать, что Великая стена сама по себе довольно низкая и размерами не впечатляет. Она впечатляет и будоражит воображение своей длиной и безумием гордыни от задачи, которую ставили перед собой те, кто затеял это бессмысленное, с фортификационной точки зрения, сооружение.
И всё же Великая Китайская стена – это что-то очень и очень китайское. Именно китайцы могли такое затеять и сделать. А с тем, что китайцы – великий народ, думаю, не поспорят даже американцы.
На стене я встретил один из самых удивительных закатов в своей жизни, такого я прежде не видел. Но этому есть простое объяснение: прежде я не видел закатов в Китае.
Я смотрел на меняющееся освещение гор, на уходящие в стороны их вереницы, видел, как розовеет небо, как тает в закатных лучах оторвавшееся от больших туч облако, видел птиц, видел петляющие в горах дороги, деревни внизу, и вдруг понял: я понял, что пейзажи на китайском фарфоре, которые видел в музеях и книгах, китайские картинки и открытки с горами, деревнями, реками и мостиками над ними – это всё правда. Всё это есть, и китайские художники ничего не выдумали, как ничего не выдумал фламандец Брейгель и как ничего не выдумал Левитан. И Гумилёв в стихотворении, которое потом гениально пел Вертинский, тоже ничего не выдумал, написав, что в Китае эмалевое небо. Хорошо, что он написал это, а то бы я голову сломал, пытаясь найти определение тому небу, которое видел над собой, стоя на Великой Китайской стене.
Уезжал я от стены ошарашенный, не в силах говорить. Приехали мы домой к Пиньси уже затемно. Не буду описывать его дом, поскольку не спросил у него разрешения. Мы выпили крепкой китайской пятидесятитрёхградусной водки, которая меня расслабила, напомнила об усталости за прошедший день и сделала сентиментальным.
Я сдерживал себя, чтобы не расплакаться и не обнять Пиньси из благодарности за то, что он подарил мне закат и Великую Китайскую стену без людей. За то что из множества книг на русском языке он выбрал мой первый скромный роман «Рубашка». За то, что из всех языков мира он почему-то выбрал русский, выучил его блестяще и полюбил. За то, что много своих молодых лет он жил и работал в Москве и навсегда полюбил мою Родину и столицу. Полюбил так, как многим из нас не под силу.
Перед самым отъездом в аэропорт Фу Пиньси прочёл наизусть какой-то важный и глубокий буддистский текст, какой-то канон.
За шесть дней пребывания в Китае я привык к звучанию китайского языка. В чьих-то устах он звучал благозвучно, в чьих-то не особо, но тут я услышал подлинную музыку, музыку древнего безупречного текста, произнесённого с таким чувством, что я оторопел. У Пиньси в тот момент изменились глаза. Такие глаза я видел только у людей, которые поют важную и глубокую песню, у музыкантов, которые исполняют великую музыку.
А потом мы поехали в аэропорт.
Думаю, что люди, работающие с китайцами и много бывающие в Китае, скажут, что китайцы и такие и сякие, с ними ухо надо держать востро, они своего не упустят, а наоборот… Скажут, что, чтобы понять Китай, надо попасть на рынки, съездить туда, зайти, повидать то и сё…
Да! Кто ж сомневается!
Но я уезжал в аэропорт из дома Пиньси совершенно притихший и счастливый. У меня определённо было ощущение, что мне позволили прикоснуться к таинственному и прекрасному, которое понимать не обязательно, которым можно восхищаться без понимания.
Ровно три месяца назад, в самом начале сентября, я высказался в этом дневнике и озаглавил своё высказывание «Я так думаю». После я не раз подумал, надо было это делать или нет.
Я ни разу не пожалел о том, что высказался, но сомнения были и остаются до сих пор. Много людей не пожелали больше со мной общаться. Многие, наоборот, были благодарны, но из их благодарности я понял, что мною сказанное было ими истолковано совсем не так, как мне бы хотелось.