Лето лихой троицы

— Маленький зверь, а кусачий, — сказал Вадик. Отчаянное сопротивление щуплого подростка удивило его. Ситников думал, что пойманный на месте преступления малолетний браконьер разревется, как малое дитя, у которого отняли мешок с плюшевыми игрушками. А "дитя" оказалось грубым, злым и очень драчливым. Услышав слово "зверь", калмык вздрогнул, побледнел, а потом скорчил гримасу человека, которому в лицо дует сильный ветер: щеки втянуты, вместо глаз — узкие щелочки.

— Как? Ты сказал "зверь"? — спросил он.

— Маленький зверь, говорю, а кусачий, — повторил Вадик и тут же пожалел об этом. Слово "зверь" вызвало у подростка новый прилив ярости.

— Это я зверь кусачий?! — зло переспросил калмык и попытался пятками оттолкнуть Пузыря, боднуть Вадика, а когда ему это не удалось, произнес несколько фраз на своем родном языке: — Крл-срл— брл-зверь кусачий! Брл-срл-крл-зверь кусачий! Брл— крл! Крл-срл! Брл!

— Ну ты, друг степей, выбирай выражения, — предупредил Вадик. Он не понимал по-калмыцки, но по лицу и по интонации браконьера догадался, что тот страшно сквернословит в его адрес.

— Зря ты его зверем назвал. Я слышал, что у калмыков "зверь" — самое страшное ругательство, — объяснил Пузырь.

— Я не хотел оскорблять его. А зверем назвал только потому, что не знаю его настоящего имени, — сказал Вадик таким тоном, словно оправдывался. — Эй, любитель рыбы, как тебя зовут?

— Олжус, — мрачно произнес калмык, приняв тон Вадика за извинения.

— Вадик, держи его крепче, я сбегаю за камерой, — сказал Пузырь, бросился на пригорок и через несколько секунд вернулся, держа в руках оптику. Он передал Ситникову его фотоаппарат, а сам включил видеокамеру и снял связанного Олжуса на фоне щита "Запретная зона" и алюминиевой лодки с рыбой. Вадик сфотографировал калмыка своим аппаратом.

— Э! Зачем снимаешь? Э! Не снимай! Скрл-брл— крл-не фотографируй, я кому говорю!

— Все, Олжус, кончилась твоя браконьерская жизнь, — сказал Пузырь. — Мы снимали тебя на пленку, когда ты доставал рыбу из сети, когда укреплял кол и натягивал сеть. Короче, у нас есть доказательства, что ты — браконьер. Сейчас мы отвезем тебя рыбнадзорам, а они решат, что с тобой делать.

— Э! Не надо к рыбнадзорам! Предупреждаю! Вы об этом пожалеете! Олжус вас найдет, худо будет! Ой, как худо!

— Когда такой щуплый недомерок, как ты, пытается выдать себя за опасного типа, это выглядит очень смешно, — сказал Пузырь, но не засмеялся, а наоборот, внутренне напрягся. Зная, на что способны браконьеры, он всерьез воспринял угрозу Олжуса. — Хм, это смешно, честное слово, очень смешно. И что же, интересно знать, ты с нами сделаешь, а?

— На крючья подвешу. И в реку брошу, рыб кормить, — негромко произнес Олжус, пронизывая Пузыря холодным взглядом. У него было широкое азиатское лицо, приплюснутая голова и широко расставленные глаза, что придавало ему сходство со змеей. Это сходство усиливалось, когда он улыбался. Он словно гипнотизировал Пузыря своим взглядом, как удав кролика. — Есть такие большие крючья. Ими осетров ловят. Протягивают по дну веревку с крючьями, осетры плывут и сами за них цепляются. Вот на такие же я вас посажу, — медленно произнес Олжус, с недоброй улыбкой глядя на Пузыря.

Угрозы калмыка сильно подействовали на впечатлительного и трусливого Витю.

— Что же делать? Мы не можем тебя освободить. Если освободим, ты снова будешь браконьерничать, опять станешь природный баланс нарушать. Вот скажи, если мы тебя отпустим, что ты будешь делать, когда настанут холода?

— Я курсы бульдозеристов могу окончить, — произнес Олжус.

Снимая браконьерскую лодку с рыбой, Вадик заметил, что у него в фотоаппарате кончилась пленка. Он вынул отснятую кассету, достал из кармана новую, вставил ее в фотоаппарат и еще раз заснял юного браконьера. Вадик не воспринял всерьез его угрозы, но понял, что этот упрямый подросток не

довезет их до ближайшего населенного пункта, если с ним не договориться по-хорошему. Ситников указал рукой на небогатый улов в лодке и спросил:

— А как же быть с рыбой?

— С какой рыбой? — удивился Олжус. — По-твоему, несколько щук и сазанов — это рыба?

— А по-твоему, колбаса?

— Я сразу врубился, что вы не местные, — тяжело вздохнув, сказал Олжус, — местные знают, что настоящая рыба — это осетрина. А то, что в моей лодке барахтается, — так, баловство, хватит только на уху. Вам это любой скажет. Сходите на вокзал, там все поезда рыбой провоняли, особенно те, что в Москву едут. Тут все осетрину возят, зарабатывают на этом. У нас осетрина дешевая, в Москве — дорогая. Прибыльно.

— Ага, понятно, — сказал Вадик, — значит, у вас здесь настоящая мафия орудует.

— Тоже мне, — ухмыльнулся Олжус, — нашел мафию. Просто люди подзарабатывают на мелочовке. Перевозят рыбу килограммов по десять, ну, иногда по двадцать, по сорок. Настоящая мафия перевозит рыбу центнерами, даже тоннами.

— Не может быть, — с сомнением произнес Пузырь.

— Точно тебе говорю. У нас про это все знают.

— Почему же их рыбнадзор не ловит?

— Кишка тонка. Ловят мелочь, таких, как я, а настоящих бандитов боятся.

— Да почему же? — не понимал Пузыренко.