Лето Мари-Лу

Позже было много разговоров о том, как они беспокоились. Бритт не давала отцу рта открыть. Настоящая чайка. Но человек ко всему привыкает. Она рассказывает, как они целыми днями стояли на мостках и выглядывали лодку. Что они постоянно слушали радио. Хотя я не совсем понял зачем. Она думала, что мы выступим в какой-нибудь радиопередаче?

— Мы догадались, что вы причалите куда-нибудь, — говорит папа. — Ведь был такой штиль. Но вы могли бы позвонить.

— Мы были на Фьюке, — говорит Мари-Лу.

— А какой сегодня день? — спрашиваю я.

— Четверг. Вас не было почти целую неделю.

— Вот, значит, как, — говорю я.

Мне кажется, что нас не было целый год. Словно мы с Мари-Лу только что вернулись из Америки.

— Звонила твоя мама, — говорит папа, обращаясь к Мари-Лу. — Я сказал, что все хорошо. Не хотел ее тревожить без надобности.

— Очень мило, — отвечает Мари-Лу.

Так мы проводим некоторое время. Обмениваемся вопросами и ответами, определенными фразами, уместными в такой ситуации. Позже, когда фразы заканчиваются, когда мы все рассказали и развеяли их беспокойство, тогда-то и начинается настоящее возвращение.

Когда мы не можем спрятаться за стандартными фразами, мы быстро притихаем. Передаем вещи из лодки, и по мере того, как она пустеет, иссякает наш словарный запас. Наконец мы чувствуем себя практически голыми. Словно видим, какие мы на самом деле. Мы думаем об одном и том же: что теперь будет?

Бритт продолжает с улыбкой поглядывать на нас. Она улыбается по-особенному. Всем своим лицом, словно это не лицо, а резиновая маска. Глаза исчезают в накрашенных ресницах, губы растягиваются, чуть ли не до ушей. С легкостью поверишь, что это самая теплая в мире улыбка. Но когда видишь ее постоянно, как я, становится понятно, что это дежурная гримаса. По-моему, Бритт похожа на притворную кошку. У нее есть только два способа выразить свои чувства: первый — ее хриплый вульгарный смех, который я так ненавижу, а второй — эта фальшивая улыбка.

На наше счастье, до нее доходит, что мы голодные, и она исчезает в кухне.

Когда ее нет рядом, папа может дать волю своему любопытству. Он спрашивает, как мы жили на Фьюке, и внимательно слушает наш рассказ. Я вижу, как он представляет себе все, что с нами произошло.

— Ты можешь написать статью об Отшельнике, — говорю я. — Его жизнь заслуживает того, чтобы о ней рассказали.

— Я уже подумываю над этим.

Мари-Лу говорит мало. Она сидит, слушает и отвечает, лишь когда папа обращается лично к ней. Сначала мне кажется, что это из-за Бритт. Должно быть, Мари-Лу разволновалась, встретив ее. Но затем папа спрашивает, не хочет ли Мари-Лу отдохнуть, перед тем как мы поедим, и та кивает с благодарностью и говорит:

— С огромным удовольствием.

Я понимаю, что она совершенно выбилась из сил.

* * *

Бритт приготовила яичницу с беконом и пожарила картошку, и хотя это мое любимое блюдо, я с трудом могу проглотить хоть кусочек. Мой желудок еще не вернулся на сушу. Я сижу и впихиваю в себя еду маленькими-маленькими порциями. Зато я много пью. Кажется, что я мог бы осушить пол-озера.

— Должно быть, у тебя обезвоживание, — говорит папа.

— Меня замучила рвота, — признаюсь я.

Мари-Лу не проснулась к ужину. Она лежит на кровати как мумия. Даже Бритт не может привести ее в чувство.

— Оставь ее, — говорит папа. — Ей нужно как следует отдохнуть.

И только поздним вечером, когда уже стало темнеть, Мари-Лу просыпается. Мы слышим, как она ворочается в постели, и я иду в ее комнату.

— Привет, — говорю я. У меня такое чувство, словно мы давно не виделись.

Она что-то бубнит. Сворачивается калачиком под одеялом. Похоже, что она снова собирается заснуть.

— Ты проспала весь день, — говорю я.

Она открывает глаза и, прищурившись, смотрит на меня:

— Правда? А мне кажется, что я всего лишь задремала.

Я продолжаю разговор, чтобы не дать ей снова заснуть.

Спустя некоторое время ее взгляд начинает проясняться.

— О Боже, как же я проголодалась! — восклицает она.

Папа и Бритт сидят за кухонным столом у окна. Папа читает, а Бритт раскладывает пасьянс. Весь стол завален игральными картами.

— Что-нибудь осталось для Мари-Лу? — спрашиваю я. — Только без бекона. Она не ест мясо.

— Я приготовлю вегетарианское рагу, — говорит Бритт и встает из-за стола. — В кладовке где-то были лисички.

— В этом году почти нет грибов, — жалуется папа. — Только в самых сырых местах. На березовом болоте мы нашли совсем немного. Говорят, что жара в этом году — самая сильная с лета 1959-го.

— К выходным обещали дождь, — вставляет Бритт.

— Посмотрим, — говорит папа.

Мари-Лу получает лисички с жареной картошкой и луком и с аппетитом поглощает свою порцию. Потом делает себе три бутерброда с сыром.

— Да, ты действительно проголодалась, — говорит Бритт. — Еще есть яблочный пирог. Будешь на десерт?

Мы все не прочь перекусить пирогом. Через минуту мы сидим за столом и уплетаем пирог с теплым ванильным соусом.

— Это «белый налив», — говорит папа. — Такой сорт яблони у холма.

— Во всяком случае, в этом году хороший урожай яблок, — говорит Бритт.