Лето на Парк-авеню

– Ты слишком волнуешься, – сказала я. – Все будет в порядке. Она знает, что делает.

Я пошла по коридору, думая о том, как Хелен нравится щекотать Хёрсту нервы, и меня радовала мысль, что в этот момент кто-то – вероятно, Джордж – уже докладывает Димсу по телефону о визите Хью Хефнера.

Глава четырнадцатая

Однажды субботним утром, после завтрака с Труди, я вошла к себе в подъезд и остановилась у почтовых ящиков. Открыв свой, я с удивлением обнаружила что-то, помимо счетов.

Я сразу узнала почерк и вскрыла конверт, поднимаясь по лестнице. Оттуда выскользнула новенькая банкнота в двадцать долларов и спланировала мне под ноги. Также в конверте была записка, всего из нескольких слов: «Кажется, ты это обронила». Подписи не было. Но я и так все поняла. Это отец передавал привет. Я подняла банкноту и улыбнулась, предавшись воспоминаниям.

С самого моего детства отец, бывало, доставал четвертак, пятьдесят центов или даже серебряный доллар и вкладывал мне в ладонь со словами: «Кажется, ты это обронила». Это был наш с ним секретик – или я так считала. Может, мама и знала об этом, а может, и нет. Иногда я клала монетку в копилку в виде хрюшки, а иногда просто в карман, чтобы тут же потратить на шоколадку или газировку.

Войдя к себе в квартиру, я позвонила отцу.

– В этом не было необходимости, пап, – сказала я, глядя на его записку.

– Но ты обронила.

Я услышала его смех и шум телевизора или радио задним фоном. Было похоже на матч «Кливлендских индейцев», и я представила отца сидящим в кресле с откидной спинкой, босиком, без шлепанцев. Сколько раз я сидела у него на коленях, а потом, когда была постарше, лежала возле кресла на ковре, подперев голову руками и глядя в телевизор, такая счастливая, хоть и ненавидела бейсбол. Это было счастье такого рода, которое ценишь только задним числом.

– Я решил, тебе не помешает маленькая помощь, – сказал он, – и я знал, что сама ты не попросишь.

– Я в порядке, пап, правда. Но врать не стану, лишняя двадцатка мне не повредит.

– Хорошо. Только не трать на такси или модные рестораны.

– Не буду. Обещаю.

Я улыбнулась, открыла буфет и вздохнула, увидев там только жестянку крекеров и банку арахисового масла. В холодильнике было не сильно гуще.

– Как там Фэй? – спросила я, лишь бы удержать его на проводе.

– Поправляется после простуды, – сказал он. – Погода у нас мешуге[6]. То жарко, то снег валит. А весенние морозы, сама знаешь, хуже всего…

Мы еще поговорили о том о сем, и в общей сложности у меня получилось растянуть разговор на пять минут.

Повесив трубку, я взяла двадцатку и спустилась в аптеку за углом, где купила восемь катушек пленки «Кодак-Три-Икс» на тридцать шесть кадров, обошедшиеся мне в десять долларов. Вернувшись в квартиру, я положила сдачу в банку, где хранила деньги на продукты, достала блокнот с телефонными номерами и позвонила Кристоферу. Я должна была сделать это немедленно, пока не передумала.

– О, Эли, – сказал он. – Какой сюрприз. Рад тебя слышать.

– Я помню, был разговор, чтобы выбраться куда-то вместе, ну, поснимать.

Я стиснула трубку, чувствуя, что принуждаю его к чему-то. Возможно, он сказал это просто из вежливости. А может, вообще забыл, что говорил такое.

– Конечно. Сегодня свободна?

Сегодня! Я взглянула на свое отражение в чайнике. Сегодня?

– Да, идеально. Погода отличная. Может, встретишь меня в Виллидже?

Я повесила трубку, поражаясь, как все просто получилось.

Через двадцать минут я запрыгнула в поезд, а когда прошла через огромную арку Вашингтон-сквера, Кристофер ждал меня под светофором. Волосы его развевались по ветру, на нем была черная футболка и джинсы, на плече висел «Никон». В руке он держал свернутую, точно батон, «Виллидж-войс».

– Готова к уроку фотографии?

– Готова.

Я улыбнулась, подняв мамин фотоаппарат.

Мы прошли мимо стаи голубей и сели на скамейку перед фонтаном, выдававшем ввысь струю, от которой разлетались капли, танцуя на водной поверхности. День был жаркий и прекрасный. Цвели цветы; почки набухали на кустах. На деревьях в отдалении колыхались, точно марево, первые зеленые листочки. Люди катались на великах, другие растянулись на газоне, подложив под голову свитера или куртки, слушая уличных музыкантов, игравших народные песни.

– Ну, посмотрим, что тут у тебя. Можно? – он взялся за ремешок, снимая аппарат у меня с плеча. – Ого, – сказал он, расстегивая чехол. – «Лейка 3С Молли». Какого года? Сорок шестого? Седьмого?

– Сорок пятого. Он был мамин.

– Ого, – повторил Кристофер, глядя на меня через объектив.

Я засмеялась и подняла ладонь, закрывая объектив.

– Ладно тебе, – сказал он, игриво отводя мою руку.

– Мне больше нравится быть за аппаратом, а не перед ним.

– Ну, тогда вперед, – сказал он, вставая со скамейки.

Мы бродили по окрестностям, снимая пожилых мужчин за шахматами, лоточника, жарившего каштаны, с призрачным дымом перед его обветренным лицом.