Лето ночи

– Мне не нравится мысль о перевозке больного в таком состоянии за сорок миль. Давайте здесь подсоединим его к капельнице и поручим экономке и сиделке присматривать… Таким образом, мы, не подвергая больного лишнему риску, попытаемся сбить температуру или же проследим за появлением вторичных симптомов.

Наступило недолгое молчание, затем голос доктора Стеффни произнес:

– Смотрите, Чарльз.

Майк заглянул в щель двери, как раз когда послышался звук извержения рвотных масс. Незнакомый доктор держал судно – к такой работе он явно не привык, – в то время как отец Кавано – глаза его были закрыты, а лицо белее подушки, на которой он лежал, – сотрясался в приступе сильнейшей рвоты.

– Боже правый, – заговорил доктор Пауэлл, – неужели все рвотные массы имели такую же консистенцию? – В его голосе, помимо явного отвращения, слышалось любопытство профессионала.

Майк чуть присел и прижал глаз к щели. Он увидел, как металась по подушке голова отца Кавано, тазик был прижат прямо к его щеке. Рот священника словно был забит блевотиной, которая черной патокой извергалась в таз. Она не была жидкой – скорее представляла собой твердые коричневые выделения, массу, состоящую из отдельных слизистых частиц. Тазик был уже почти полон, а рвотный поток казался неукротимым.

Доктор Стеффни в это время отвечал на вопрос своего коллеги, но Майк не слышал его слов. Он отшатнулся от щели и прислонился к стене, борясь с подступившей тошнотой.

– Где эта чертова экономка, в конце концов? – возмущался доктор Пауэлл.

– Она поехала за сиделкой в Оук-Хилл, – ответил доктор Стеффни. – Вот, возьмите это.

Майк на цыпочках спустился по лестнице и был счастлив, что выбрался на свежий воздух, несмотря на то что на улице царил ужасный зной. Голубое утром, к десяти часам небо приобрело оттенок матовой белизны, а к полудню уже блестело подобно вороненой стали. Безжалостный зной и липкая влажность придавили землю невидимым одеялом.

Улицы были пустынны, когда Майк миновал центральную часть городка, стараясь держаться подальше от торгового центра, чтобы мать не углядела его и не поручила ему какое-нибудь дело. Сейчас у него было полно своих дел.

Минк Харпер, городской пьянчужка, был хорошо известен в городе, и не только взрослым, но и каждому ребенку, в том числе, конечно, и Майку: Минк был неизменно вежлив и добродушен с детьми и охотно делился с ними своими находками, сделанными во время бесконечных поисков «похищенных сокровищ». Вечно выпрашивающий милостыню Минк был бельмом на глазу взрослого населения, но детям своими просьбами никогда не докучал. Было известно, что он никогда не имел «постоянного места жительства»: в дневную жару укрывался под эстрадой в парке, переходя вечером к «отдыху на свежем воздухе», то есть оставаясь ночевать на одной из парковых скамеек. Минк всегда имел свое, постоянное место во время субботних бесплатных сеансов и охотно делился этой привилегией с ребятами, позволяя им залезать под эстраду и сквозь проломы в решетке смотреть фильм вместе с ним.

Зимой Минк, как правило, был более неуловимым; некоторые утверждали, что он ночует на заброшенном масложировом заводике или в ангаре на площадке, где торговали тракторами, другие говорили, что наиболее мягкосердечные из городских семей, например Стеффни или Виттакеры, позволяют ему ночевать в своих сараях, а иногда даже пускают в дом, чтобы угостить тарелкой супа. Но меньше всего в жизни Минк заботился о тарелке. Гораздо больше его волновала бутылка. Завсегдатаи пивной «У Карла» часто ставили ему выпивку, хоть хозяин и не разрешал ему угощаться «распивочно», а только «навынос». Но обычно щедрость посетителей оборачивалась жестокостью, и несчастный Минк служил мишенью их плоских шуточек.

Он словно и не возражал против этого: главное – получить выпивку. Никому в городе не было известно точно, сколько Минку Харперу лет, но его пример служил наглядным пособием в деле воспитания всех мальчишек города уже на протяжении по меньшей мере трех поколений. Майк прикинул, что ему, должно быть, семьдесят с лишним, что вполне годилось для его целей. А так как статус городского пьяницы и случайного работника делал его незаметным для большей части населения, то именно на этой незаметности и норовил сыграть Майк.

Проблема была лишь в том, что ему нечего было предложить в качестве оплаты. Несмотря на то что отец Майка работал на пивоваренном заводе и был весьма не прочь при случае посидеть с друзьями за кружкой-другой пивка, миссис О’Рурк категорически запрещала держать дома спиртное.

Майк затормозил напротив парикмахерской, расположенной между Пятой авеню и железнодорожными путями, и принялся лихорадочно размышлять.