Лето ночи

Для тебя не страшен зной,
Вьюги зимние и снег,
Ты окончил путь земной
Ты обрел покой навек.
Дева с пламенем в очах
Или трубочист — все прах.
Все прошло — тиранов нет,
Притеснения владык,
Больше нет ярма забот,
Равен дубу стал тростник.
Царь, ученый, врач, монах
После смерти — все лишь прах.
Не страшись ни молний ты… Ни раскатов громовых… Ни уколов клеветы.
Радость, скорбь — не стало их.
Кто любовь таил в сердцах,
Все как ты, уйдут во прах.
Злобных сил не знай ты…
Духам не внимай ты…
Ада не страшись ты…
К небу вознесись ты…
Спи среди цветов и трав,
Память вечную снискав.[26]

В часовне послышались рыдания. Старик прочел весь стих по памяти, затем склонил голову и вернулся на свое место.

В задернутом занавесом алькове заиграл орган. Медленно, по одиночке или небольшими группами, люди стали расходиться. Кузина Кэрол и еще несколько человек немного задержались, чтобы сказать несколько слов Старику или погладить Дьюана по голове. Застегнутый воротничок и туго повязанный галстук стесняли мальчика и казались чужими, воображение рисовало ему дядю Арта, который подошел бы к нему и заявил смеясь: «Ради всего святого, парень, сними ты эту дурацкую штуку. Галстуки носят лишь бухгалтеры и политиканы».

Наконец Дьюан и Старик остались вдвоем. Вместе они спустились к подвал похоронного бюро, где находилась «печь огненная» и тело дяди Арта было предано огню.

Майк терпеливо дожидался, когда Отец Каванаг пригласит его после литургии на завтрак, состоящий обычно из кофе и багеля,[27] чтобы поговорить со священником о том, что он видел в лазе.

Еще три года назад Майк понятия не имел о том, что такое багель. Но с тех пор, как отец Каванаг стал приглашать на завтрак нескольких самых надежных из своих министраторов (алтарных служек), мальчик стал экспертом в таких делах, и теперь совершенно невозмутимо намазывал багель сливочным сыром или укладывал на него аппетитные кусочки копченой лососины. Для того же, чтобы убедить священника в том, что одиннадцатилетнему мальчику можно разрешить пить кофе, потребовалось некоторое время. Также, как обычай называть епархиальный автомобиль «Папомобилем», это было их общей тайной.

Майк жевал багель и размышлял как бы ему лучше сформулировать вопрос: Отец Каванаг, у меня есть кое-какие трудности в жизни. Они связаны с мертвым солдатом, роющим туннель под моим домом и пытающимся схватить мою бабушку. Не может ли Церковь помочь мне в этом?

Наконец, он сказал так:

— Отец, Вы верите в зло?

— Зло? — переспросил священник, отрывая взгляд от газеты. — Ты имеешь в виду зло как абстрактное понятие?

— Я не знаю, что такое абстрактное понятие, — пробормотал Майк. С отцом Каванагом он часто чувствовал себя полнейшим дураком.

— Зло как категория или как сила, исходящая от поступков людей? — уточнил священник. — Или ты имеешь в виду вот такие вещи? — И он указал на снимок в газете.

Майк посмотрел на него. На фотографии был изображен человек, по имени Эйхман, который был заключенным в каком-то месте, который назывался Израиль. Майк ничего об этом не знал.

— По-моему я имел в виду то зло, которое исходит от поступков людей, — ответил он.

Отец Каванаг сложил газету.

— А-а, древний вопрос о воплощении Зла. Ну что ж, тебе известно, чему учит нас Церковь.

Майк покраснел, но все-таки отрицательно покачал головой.

— Та, та, та, — теперь священник его явно поддразнивал. — Тебе не мешало бы повторить уроки катехизиса, Майкл.

Майк кивнул.

— Ага, но все-таки что говорит Церковь насчет зла?

Отец Каванаг достал пачку Мальборо, щелчком выбросил оттуда сигарету, зажег ее. Затем кончиками пальцев осторожно снял с языка щепотку табаку. Его голос стал серьезным.

— Ну, тебе известно, что Церковь признает существование Зла как независимой силы… — Он встретил недоумевающий взгляд Майка. — Например, Сатана. Дьявол, другими словами.

— О, да, — Майк вспомнил исходящий из туннеля запах. Сатана. Неожиданно вся суета показалась ему немножко глупой.

— Многие теологи, как например Фома Аквинский и другие, штудировал проблему зла на протяжении многих веков, пытаясь понять, как оно может быть самостоятельной силой, в то время как власть Святой Троицы является всевышней и неоспоримой, как говорит об этом Святое Писание. Вполне удовлетворительных ответов получено не было, но безусловно догматы Церкви призывают нас верить, что зло имеет свою собственную власть, своих собственных посланцев… Ты следишь за ходом моей мысли, Майкл?

— Да, вроде, — неуверенно ответил Майк. — Значит это может быть… Посланцы зла это что-то наподобие ангелов?