Лето печали

– Потом, – неслышно сказал Браун, благоговейно пожимая руку старика, действительно закутанного в кашемировую шаль.

Максим Михайлович ожидал увидеть в комнатах знаменитого изобретателя беспорядок, однако в гостиной Бэббиджа царила почти военная строгость.

– Чай готов, господа, – услышал он. – Я не держу постоянную прислугу, от которой проистекают только ненужные хлопоты.

Бэббидж поскреб седые бакенбарды.

– Мне осталось два года до восьмидесяти, но с чаем я справляюсь сам. Пчелы сегодня отдыхают, на улице дождь, – он указал на ульи. – Однако у меня есть отличный мед прошлой осени и даже кое-какой джем.

Кекс на серебряном блюде оказался неожиданно вкусным.

– Всем надо учиться у пчел, – Бэббидж поднял ложку. – Вы знаете, мистер…

Он пощелкал пальцами. Браун подсказал:

– Юношу зовут мистер Гренвилл и он…

Изобретатель зорко взглянул на Сабурова:

– И он не ученый, – Бэббидж усмехнулся. – Своего брата я вижу издалека. Он вашего поля ягода, мистер Браун, но вернемся к пчелам. Знаете ли вы, мистер Гренвилл, что пчелы обладают высокоразвитым устройством улья, используя в постройке сот геометрию, – он оживился. – Каждая сота представляет собой шестиугольную призму!

Браун мягко сказал:

– Это очень интересно, мистер Бэббидж, но нам нужна ваша помощь в работе с шифрами.

Старик фыркнул.

– На своем веку я взломал больше шифров, чем вы оба съели пастушьих пирогов.

Он требовательно протянул руку.

– Сколько у вас букв?

Сабуров выучил содержимое записки Литовцевой наизусть.

– Пять слов, – ответил он. – Двадцать две буквы.

Повертев листок из записной книжки Сабурова, изобретатель поднялся.

– Посмотрим, что можно сделать, – Бэббидж взмахнул шалью. – Джентльмены, пойдемте к моей машине.

Закрутились медные диски, заплясали бронзовые стержни. Сабуров завороженно следил за движениями механизма. До него донеслось какое-то постукивание. Бэббидж поднял сетчатую ленту.

– Похожую технику используют ткачи, – сообщил изобретатель. – Она придумана месье Жаккаром, создателем автоматического станка для производства узорного полотна. На мануфактурах карты несут информацию о рисунке ткани, однако здесь зашифрованы сочетания ваших букв.

– Вставайте к рычагу, молодой человек, – распорядился Бэббидж. – Мистер Браун утомился, а у вас много сил.

Склонив голову, он прислушался.

– Шарманщик бредет по улице, – Бэббидж недовольно поджал губы. – Я прогоню его и вернусь.

Браун уступил место у рычага Сабурову.

– Мистер Бэббидж давно воюет с уличными музыкантами, – смешливо сказал чиновник. – Он считает, что шарманщики нарушают покой мирных жителей и мешают ученым думать. В чем-то я с ним согласен.

Оседлав стул, Браун раскурил трубку. Вращать рычаг оказалось легко, но Сабуров все равно поинтересовался:

– Паровую машину сюда, разумеется, не поставить?

Браун покачал головой.

– Таких маленьких еще не придумали. Вернее придумали, но ради детских развлечений. Детская здесь ничего не сдвинет с места, а большая не влезет в комнату. О системах внутреннего сгорания писал Гюйгенс, но пока это прожекты.

Сабуров открыл рот и чиновник усмехнулся.

– Если прожекты станут реальностью, то самодвижущиеся коляски заменят кэбы на лондонских улицах. Однако пока это удел фантастов, вроде мсье Верна.

Сабуров заметил:

– Я вообще хотел спросить об электричестве.

Браун фыркнул.

– Тем более фантастика. Даже покойный сэр Майкл Фарадей не предложил ничего практического. Придется подождать, наука развивается не постепенно, а рывками.

За дверью слышался сварливый голос Бэббиджа:

– Люди здесь работают! Работают, а ваше мерзкое пиликанье им мешает!

Браун поднял бровь.

– Гении имеют право на причуды. Что вы хотели сказать мне насчет мисс Перегрин?

Сабуров продолжал вращать рычаг. Лента стелилась по полу, Браун подхватил бумагу. Изобретатель пообещал, что машина просчитает возможные сочетания букв меньше чем за сутки.

– Вам пришлось бы потратить на это месяцы, – сказал Бэббидж. – Надеюсь, что шифр простой и использует только перестановку букв. Посмотрим, какие слова у нас получатся.

Сабуров вполголоса рассказал чиновнику о разговоре мисс Перегрин и мистера Джеймса в театре.

– Кажется, мы были правы, – подытожил Максим Михайлович. – Убийство мисс Перегрин – дело рук другого человека.

Браун внимательно посмотрел на него.

– Мисс Литовцевой, – утвердительно сказал он. – Я начинаю справляться с вашими именами. Но, мистер Гренвилл, такая девушка, как мисс Перегрин, не могла полюбить этого… – он поискал слово. – Этого Франкенштейна. Он сумасшедший уродливый монстр, которому место только в Бродмуре.

В новый госпиталь для безумных преступников отправился убийца в первом британском деле Сабурова, отец несчастной девушки, задушенной в подвале фермы и выброшенной в реку Уай.

Максим Михайлович отозвался.

– Я не большой знаток Библии, однако царь Соломон сказал, что три вещи для него непостижимы и четырех он не понимает – пути орла на небе, пути змеи на скале, пути корабля в море и пути мужчины к сердцу женщины. Пьетро Дорио мог показаться ей жертвой, а не преступником. Ее слова о перенесенном страдании доказывают нашу теорию.