Лето потерянных писем

– Говорят, молодость бывает только раз. – Я потянула за край его рубашки и бросила взгляд на толпу, из которой он вышел. – Это твои друзья?

– Да. – Наверное, я скорчила гримасу, потому что Ной вдруг прищурился. – Что?

– Ничего. Они… – все как на подбор однотипные и чуточку, – милые.

– У тебя ужасно получается изображать безразличие.

Я знала, что стоит держать рот на замке, но хотелось его уколоть, смутить, как он сделал со мной.

– Вся эта энергетика Нантакета немного консервативнее, чем я привыкла.

– Потому что ты не ожидала, что Нантакет окажется таким стереотипным, – сухо ответил Ной, и я не удержалась от улыбки. – Нравится же тебе придираться.

– А остальным нет?

– Я стараюсь не судить строго, пока не узнаю человека, – беззлобно сказал Ной.

Господи боже.

– Ну, значит, ты лучше меня.

Ной ухмыльнулся.

– И, да будет тебе известно, консервативность – это очень по-еврейски на самом деле.

– Слабо верится.

– Ральф Лорен учился в ешиве[7].

– Не было такого.

– Его родители хотели, чтобы он стал раввином. Его настоящее имя – Лифшиц.

Я засмеялась.

– Ты только что это придумал.

– Погугли.

– Обязательно. – Я снова бросила взгляд на его друзей, на их загорелую кожу и светлые волосы. – Значит, ты утверждаешь, что являешься консерватором, потому что ты еврей, а не потому что пытаешься влиться в элиту Нантакета?

Ной насмешливо улыбнулся.

– Да, я хотел сказать, что на Нантакете проще быть консерватором.

– Проще? Почему?

– Ты и сама знаешь. Удобнее.

Я внимательно посмотрела на него, наклонив голову. Мы находились в своем маленьком мирке, над нашими головами сияла луна, и от купания в озере я будто заново родилась, а кожа стала шелковистой.

– То есть ты специально одеваешься консервативно, чтобы вписаться в тусовку?

Ной тоже посмотрел на своих друзей, а потом на меня.

– Да, немного. Не в плохом смысле – это меня не напрягает. Но, конечно, за последние пару лет я заметил, что здесь все иначе, чем дома, и легче не выделяться. Да, звучит тупо.

– Звучит реально. – Я задумалась. – Как выделяться?

– О, ну знаешь, – слабо улыбаясь, продолжил Ной. – В Нью-Йорке мне вообще не приходится думать о том, как должен вести себя еврей. Никто и глазом не моргнет, если ты помянешь Соломона Шехтера или Симхат Тора, или еврейский общинный центр. Если не хочу, я не должен представлять иудаизм или даже вообще быть иудеем из-за того, что так поступают остальные, и я могу быть неверующим и участвовать в критических обсуждениях. Порой здесь мне приходится чаще об этом задумываться, чтобы своими поступками не добавлять нежелательных стереотипов. – Ной посмотрел на меня. – Ты меня понимаешь?

В моем городе еврейская община была такой небольшой, что мои впечатления отличались от ощущений Ноя. Я никогда не чувствовала себя окруженной еврейскими общинами или определенными условиями, но притом у меня ни разу не возникло чувства, что я обязана представлять иудаизм. Мы следовали своей вере в кругу семьи. Но, возможно, это облегчало задачу, ведь я никогда не чувствовала, что вообще должна что-то представлять.

– Немного. Это подавляет.

– Наверное. Не знаю. В детстве я не задумывался над этим. Я просто был счастлив сюда вернуться, сбежать из города и плавать или кататься на лодке. Но теперь… – Ной пожал плечами. – Мою семью очень волнует наш облик. Я не хочу их нервировать.

Оу.

– Вот почему ты так беспокоишься, что у твоего деда и моей бабушки мог быть роман?

Он открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг нас перебила подскочившая к нам девушка.

– Ной! – Она направила на него всю мощь своей улыбки. – Чем занят?

Мы с Ноем удивленно повернулись к ней.

– Эм, просто болтаем, – ответил он.

– О чем?

Мы переглянулись, и я испытала знакомое сплочение, эмоцию, с которой нельзя делиться с посторонними.

– Да ни о чем, – сказал Ной, и мы оба улыбнулись девушке. – Это Эбигейл.

– Привет. – Она почти не обратила на меня внимания, не сводя глаз с Ноя. – Нам нужно, чтобы ты кое-что установил.

– О. – Он посмотрел на меня. – Конечно.

Я обхватила себя за талию, вдруг почувствовав невероятную пустоту.

– Тогда до встречи.

После того как Ной ушел вслед за этой девушкой, ко мне подскочили подруги.

– Что тут произошло? – спросила Джейн.

– Откровенно говоря, понятия не имею. – Я смотрела, как Ноя окружила его компания. – Просто немного поболтали о консервативности и самоидентификации.

– Это очень странно, – бросила Стелла и пошевелила бровями. – Ты оставишь себе его рубашку?

Я легонько толкнула ее в плечо.

– Это ты странная.

Рубашку я оставила себе.

Глава 9

20 июня, 1955