Лето потерянных писем

– Я знаю. Эбби, успокойся, я знаю. – Он взял меня за обе руки. – Ты была права, мне стоило обождать. Открытое нападение никогда не срабатывало в моей семье. Но я разозлился, поэтому пошел к деду. Это я виноват, не ты. Ты тут ни при чем.

– Ненавижу ссориться.

Он усмехнулся.

– Со мной ты ссорилась.

– С тобой можно. – Я сделала глубокий вдох. – Он не захотел обсуждать ожерелье.

– Он вообще ничего не хотел обсуждать.

– И что теперь? – Мои надежды рухнули. Последние несколько недель я была убеждена, что просто поговорю с Эдвардом Барбанелом и все разузнаю. Я не рассчитывала, что мне откажут. Ну и дура же я!

– Что-нибудь придумаем. Эй, все хорошо. Это препятствие, а не конец.

У меня вырвался сдавленный смешок.

– Почему ты такой милый? Ты же не хотел, чтобы я рылась в прошлом.

Ной замялся, смотря на наши руки, а потом с новой решимостью взглянул на меня.

– Эбигейл, тебе стоит знать…

– Ной.

Вздрогнув, мы оба резко развернулись, непроизвольно опустив руки. На крыльце стоял отец Ноя. Он натянуто улыбнулся, но взгляд его был холодным.

– На одно слово, пожалуйста.

Ной на секунду прикрыл глаза, а потом кивнул мне. Выражение его лица было равнодушным, бесстрастным, как у его отца и дедушки.

– Потом увидимся, ладно?

– Ладно. – Я посмотрела на папу Ноя. – Эм, приятно познакомиться, мистер Барбанел.

Улыбка Гарри Барбанела ясно дала понять, что знакомство было отнюдь не приятным. Я еще никогда не испытывала на собственной шкуре неприязненного отношения со стороны родителей своих друзей и вполне обошлась бы без подобного опыта.

– Доброй ночи, Эбигейл.

– Доброй ночи. Пока, Ной.

И, бросив напоследок взгляд на Барбанелов, когда они исчезли в «Золотых дверях», я побежала по подъездной дорожке, чувствуя, будто только что бросила Ноя на съедение волкам.

Глава 14

14 марта, 1954 года

В последнее время люди спрашивают меня о моей матери с таким же безразличием, что и остальные незнакомцы. «Чем занимается твоя мать? Откуда родом твои родители?» И каждый раз я разрываюсь, продумывая ответ. Изложить им те ничтожные подробности, которые я помню, притворившись, что они растянуты во времени, словно действительной хроники событий не существовало? Я почти всегда говорю людям неправду.

Люди, которые догадываются об истине, прекрасно понимают, что лучше не спрашивать.

Часто мне хочется описать твою мать, но я не дура: я осознаю, что она не моя мать. Но ее я хотя бы помню.

Но порой я до сих пор на нее злюсь. Почему она не сделала больше? По закону в комнате не должно находиться больше двух детей, но в доме в Нью-Йорке и в «Золотых дверях» у нас были десятки комнат. Неужели она не могла принять дюжину детей?

Ты в курсе, что мы по-прежнему не общаемся? Я полагала, она оттает.

Иногда я скучаю по ней так сильно, что мне больно.

Ты в порядке?

Ответ пришел почти сразу же:

В порядке.

От унижения у меня все скрутило внутри. Что ж. Так тебе и надо, зря только рассчитывала, что он наверняка захочет обсудить случившееся. Ладно.

Разве что…

Я задумалась, как часто хотелось, чтобы кто-то меня подтолкнул, когда я утверждала, что у меня все хорошо, как я отделывалась общими фразами. Например, когда мы ссорились с мамой, я поднималась к себе и говорила ей не идти за мной, хотя сама плакала и ждала, когда она заглянет ко мне в комнату. Даже тогда я хотела, чтобы она зашла ко мне поскорее. Конечно, Ной не я. И все же. Может ли человек действительно быть в порядке?

К черту все. Зачем разбивать свою гордость о непробиваемую стену чужой спеси один раз, когда можно сделать это дважды?

Ты разговаривал со своим папой?

Да.

Как прошло?

Могло быть и лучше. Ему не понравилось, что я роюсь в грязном белье.

Ты тут не виноват. Это все твои бабушка с дедушкой.

Я привел тебя на ужин, зная, что может произойти.

Вообще-то я сама настояла.