Лето придёт во сне. Запад

Багажник машины возвышался из пологих прибрежных волн, подобно чёрному надгробному памятнику. Он не опустился на дно, не всплыл на поверхность, и даже Ховрин не лез наружу в окно, выискивая меня своим единственным глазом, как я успела вообразить за те секунды, что отчаянно гребла к земле. Ховрин остался внутри, мёртвый. Мёртвый ли?

Не чувствуя под собой ног, оскальзываясь на илистых камнях, я выбралась из воды и без сил опустилась на узкую полосу гальки, отделявшую море от обрыва. Над головой с жалобными криками проносились чайки, совсем как в оставшемся где-то за морем Оазисе. Шум прибоя и посвист ветра над волнами тоже были привычны до обыденности, и я никак не могла осознать, что нахожусь уже совсем в другом месте. На материке. На свободе.

Тело, начавшее сохнуть под ровным бризом, вместе с каплями воды теряло и незамеченное до этого онемение. Ко мне возвращалась боль. Не только в разбитом лице, но и новая, обретённая, надо думать, при падении. Ныла спина, не сильно, но очень глубоко и въедливо. Опухая на глазах, пульсировало правое колено. Гудела голова, и, проведя ладонью по лбу, я без удивления обнаружила на ней кровь.

Мокрое красное платье, и до этого пребывавшее в плачевном состоянии, казалось, вот-вот просто расползётся по швам. От таких же красных в сеточку чулок остались лишь жалкие ремки, болтающиеся на лодыжках. Я с досадой сорвала их и бросила в прибой.

Наверняка следовало задуматься о том, куда я могу пойти в таком виде, кроме как прямиком в полицию, но сейчас меня куда больше волновало другое. Перед внутренним взором всё ещё стояла тёмная вода внутри салона разбитого автомобиля и зловеще медленно поднимающийся из неё затылок Ховрина. Ничего больше я увидеть не успела, но и этого хватило, чтобы сейчас не иметь возможности думать о чём-то другом. Конечно, голова моего недруга могла всплыть просто потому, что я перестала давить на неё ладонями, или, может, в тот момент волна чуть побольше и посильнее других качнула машину, потревожив мертвеца, вот и… Но я не могла отделаться от мысли, что Ховрин не умер и что сейчас он сидит на прежнем месте, поднимая вверх окровавленное лицо, жадно хватая губами воздух и ожидая помощи. И помощь, несомненно, придёт. Рано или поздно люди в одной из проезжающих наверху машин увидят разбитый автомобиль в прибрежных волнах.

В отчаянии я заломила начинающие мёрзнуть пальцы и тоскливо посмотрела на плещущийся у ног прибой. Снова идти в воду, плыть к машине, заглядывать в одно из окон, чтобы проверить, действительно ли я покончила с Ховриным, сил не было. Но и просто уйти, не узнав правды, я не могла. Не могла потом изо дня в день ожидать нового его появления в моей жизни. Уж он-то точно не пустит всё на самотёк и разделается со мной в следующий раз, если я дам ему такую возможность. Но пугала меня даже не угроза для жизни, а неизвестность. Я боялась, что Ховрин превратится в вечно преследующую меня тень, что отныне он будет в каждом тёмном углу, за каждой закрытой дверью, он станет бесшумно ступать за мной по безлюдным дорогам и заглядывать в окна по ночам… если сейчас я не поставлю на всём этом жирную точку.

Я поднялась, застонав и застучав зубами, в полном ужасе от того, что мне предстоит снова приблизиться к зловещей машине, чуть не ставшей моим гробом. От того, что я могу увидеть внутри неё. От того, что мне, возможно, придётся лезть внутрь и снова держать под водой отвратительную ховриновскую голову…

Но я не успела осуществить задуманное. Наверху, над обрывом, раздался приближающийся шум мотора, и я, мгновенно вспомнив, где и в каком виде нахожусь, метнулась от воды к каменистой стене обрыва, прижалась к ней, замерев. Машина наверху приближалась, судя по звуку – на приличной скорости, и я уже начала надеяться, что она проследует мимо, но внезапно почти у меня над головой взвизгнули тормоза, и шум мотора заглох. Хлопнули дверцы. Раздались возбуждённые голоса.

Стараясь по возможности держаться вплотную к укрывающему меня склону, я затрусила прочь, подальше от места происшествия. Но уже через десяток шагов правое колено, уже опухшее до безобразия, отчаянно разболелось. Зашипев сквозь зубы, я попыталась продолжить путь медленнее, припадая на одну ногу, но к боли в ноге внезапно добавилось сильное головокружение, а с ним накатил такой приступ тошноты, что меня скрючило в три погибели. Опустившись на корточки, я принялась содрогаться в рвотных позывах. Желудок мой пустовал уже несколько дней, поэтому наружу выплеснулось лишь немного морской воды, которой я наглоталась при погружении, но и этого хватило, чтобы силы окончательно покинули меня. Голова продолжала кружиться, небо и море менялись местами, и я, внезапно потеряв интерес ко всему на свете, опустилась на мокрую гальку, внезапно показавшуюся мне мягкой, как перина…

В жизни всё повторяется дважды,

Но в виде драмы только однажды,

А во второй раз насмешки вроде бы,

В виде пародии, только пародии.