Лето прошло

Для Сони же, как сейчас выяснилось, то время было сродни раскаленной головешке, которую она перебрасывала с ладони на ладонь и при этом еще улыбалась. Но кто бы мог подумать? Ведь улыбки ей так хорошо удавались.

Я любил тогда себя, свою работу, демократию, по-прежнему любил пиво. И, конечно же, любил Соню. Иначе зачем на ней женился?

С Соней, которую я тогда заново узнал в газете, творилось удивительное. К ней принюхивались, пристраивались в лифте, брали ее за локоток, заглядывали ей в глаза, свистели вслед, спрашивали у нее телефон – курьер, гардеробщик, главный редактор, рабочие со стройки. И не изменилась она особенно, разве стала удачнее краситься. Но появилось в ней то многообещающее неспокойствие, которое даже дурнушку делает сексапильной. И все же в ее словах и глазах проглядывала прежняя приниженность – и мужчины, поймавшие друг друга на разглядывании Сониных прелестей, смущенно отводили глаза – как будто у них под подушкой нашли наручники и кнутик. Самое меткое определение Сониной эротичности дал кто-то в курилке, когда Соня, жеманно проронив: «Мальчики, мне надо нос попудрить», удалилась в туалет. «Замуж девке надо». Именно так! Замуж ей было нужно!

Как я понял, до моего прихода в газету у Сони был один серьезный роман – с неким журналистом, искавшим себе жену для отъезда за границу. Соня ему почему-то не подошла. Сама она недавно намекала на свои особые заслуги в моем устройстве в штат. «Ты думаешь, главный так просто тебя бы принял?» Но это, конечно, чепуха. Шеф тогда первый инфаркт перенес и, кроме подмигиваний и подшучиваний, ничего себе позволить не мог.

Так вот: любил ли я Соню? Могу сказать одно – была одурь. Такого острого наслаждения я никогда – ни раньше, ни потом – не испытывал. Ира меня обучала. Соня мне подчинялась. Нам было трудно найти место для встреч – она жила с родителями, я с мамой. Но уж если оказывались наедине… Помрачение рассудка и непередаваемая сладость.

Доел-таки сливы. Остались только раздавленные, противные. И бурчание в животе. Поделом. Не обжирайся! Вода в унитазе заодно промыла мозг. Раз и навсегда додумать давний эпизод, особенно не дающий сейчас Соне покоя. Когда она начинает выкрикивать: «Как ты мог?! Ведь мы уже были вместе!», я злюсь, но помалкиваю. Собственно, было два эпизода. Один раз объявилась Ира, поссорившаяся с композиторским сыном. Затащила меня в ресторан, где нас увидел кто-то из знакомых Сони, а потом к себе на дачу. С ночевкой. Я Соне сказал, что после ресторана домой к маме поехал, и она вроде поверила. Второй раз получилось серьезнее. Соня достала путевки в пансионат на Клязьминском водохранилище. Поехали. Стояла жара, и нам было очень хорошо и днем и ночью. И вот играл я как-то в волейбол, Соня с обожанием болела. Вдруг смотрю – идет к площадке девушка. Как в плохой комедии. Блондинка в шортах. Стала, руку в бок уперла и смотрит на игроков. Вернее, прямо на меня. В общем, соблазнила меня эта Катя натуральным образом. Приехала она с подругой, та заболела и вернулась в Москву. Катя скучала, была одна в номере. Из семи ночей на водохранилище две я провел у нее. Потом ее путевка закончилась. Подло? Подло! Но ведь начинать с другого надо. Да, была у нас с Соней «одурь». Но ведь не было ни клятв, ни обещаний. Одна одурь перебила другую. Нет, все равно подло. Тут дело в другом. Милая моя Соня, что же ты мне ничего не говорила, когда я под утро к тебе возвращался? Что же только смотрела заплаканными глазами да еще пиво бегала в буфет покупать? А вернулись в Москву – такая любовь началась! Помогало то, что я себя виноватым чувствовал. И что же, милая Соня, все годы потом ты мне не напомнила ни разу? Что же только сейчас всплыло? И почему, зная обо всем, ты пошла за меня замуж?

Но еще раз: конец восьмидесятых. Я – в штате всенародно любимой газеты. Красивый, худой, веселый. Электризующая мужчин Соня работает тут же в литературном отделе, пишет неплохие обзоры. Параллельно подрабатывает то тут, то там рецензиями и переводами с английского. Меня любит, готовит прекрасно. Моя мама ее любит. Вокруг – «ветер перемен». Подъем и уверенность. Что еще нужно для счастья? И когда в начале девяностого года Соня сообщила, что ждет ребенка, я, ни минуты не задумываясь, сделал ей предложение. После свадьбы случился выкидыш, но я был слишком незрелым, чтобы горевать по-настоящему, и очень быстро поверил лихорадочным уверениям Сони, что главное для нее – я.

Восхитительная Соня! Прозорливо шефствовавшая над бездетной теткой, спивавшейся в однокомнатной кооперативной квартире на Профсоюзной. И не подумавшая просить моей помощи в отработке наследства: таскании сумок с продуктами, мытье полов, ночных выездах на место для купирования пьяного психоза и, наконец, скромных, но достойных похоронах. Результат – всего год странствий между дачей Сониных родителей и квартирой моей мамы, перемещавшейся на кухонный топчан. И потеря расположения Сониной сестры.