Лето в банке

— Одна только девушка тогда нам открыла, когда мы вымокли до нитки. Пальцы уже и не чуяли ничего. Дождь и ветер ледяные были. Казалось, что и не лето вовсе, а осень забрела сюда погостить. У девки той мать не то ведунья была, не то знахарка. По мне так все одно. Так с ними и никто из деревни не знался. Боялись. Мало ли — порчу какую или беду наведет. Да только мы с Георгием знать не знали кто они такие, ровно как и они про нас не слыхивали никогда. И вот что странно — пустили они нас погреться. Дали одежды сухие, на стол накрыли да постель постелили. Все как полагается добрым и желанным гостям. Девку ту Касей звали. Мать ее… не совру… Не помню. Лет-то много уже прошло. Кася красивая была. В сарафане в горох ходила. А в косу ленту красную заплетала каждое утро. И пахла она люпинами. А пожить нам у них пришлось, дай Боже, аж полторы недели. Вон как погода разбушевалась тогда. Сейчас-то что. Так, цветочки. Вот тогда ягодки были, — пан Тадеуш рассмеялся, посмотрев в банку, где среди остальных трав виднелась засушенная веточка земляники, пожелтевшая от стольких лет. — Влюбился я тогда, Николай Петрович, в первый раз влюбился.

— В Касю? — не удержался Колька.

— В нее, в кого же ж еще? — улыбнулся пан Тадеуш, — говорю же ж, красивая девка была. Да вот только покидать пришла пора нам Калиново. Домой возвращаться. Попрощались мы с нею. Пообещали друг другу свидеться. Да вот так и не свиделись, — пан Тадеуш опустил голову и грустно вздохнул.

— Так, может, увидитесь еще, — Колька посмотрел на пана Тадеуша, — с Касей, — улыбнулся мальчик, и в глазах его засияла искренняя надежда.

— Померла она давно, Николай Петрович. Молодая ушла. Не знаю, что и как там случилось. Слыхал только, что не стало Касеньки.

Колька поджал губы и тоже вздохнул.

— А банка? — напомнил мальчик.

— Какая банка? — не понял пан Тадеуш.

Колька кивнул в сторону банки с травой, которая уже полвека хранилась здесь.

— Ах, да. Это перед тем, как нам отплыть, Кася дала мне. Это вот цикорий, — пан Тадеуш показал пальцем на веточку с сухим цветком, который, к слову, уже мало напоминал цикорий, — это купальница, это земляника…

Пан Тадеуш перечислил все травинки, которые находились в банке. Казалось, он запомнил все, что положила в эту шкатулку памяти Кася.

— На прощанье Кася лишь сказала, что здесь заперто наше лето. И если я захочу в него вернуться снова, надо просто открыть банку, вдохнуть аромат собранных ею трав, закрыть глаза и погрузиться в наше с нею лето семьдесят второго…

— Разве возможно вернуться в прошлое? — спросил Колька.

— Не знаю, Николай Петрович, — вздохнул моряк. — Я не открывал ее с тех пор. Вообще не открывал.

— Ничего не произойдет, если открыть ее, — сказал Колька, — это просто банка, как и все остальные. Только в ней не варенье.

Пан Тадеуш усмехнулся и поставил банку на место.

— Взрослые не хотят верить в чудо. А ты верь. Верь, Николай Петрович.

Глава 7

Спать совсем не хотелось. Отчего-то Колька грустил. Дедушка как всегда шуршал газетами, бабушка дремала в кресле под телевизор. На улице было тихо. Даже слишком тихо. Будто и лес неподалеку уснул, и птицы куда-то подевались. Казалось, все замерло, а время застыло. И не шелохнется стрелка часов, и не заухает вдалеке сова, и не залает дворовая собака.

Колька налил морса, который накануне приготовила бабушка, и сел у окна в гостиной. Дедушка снова прошуршал газетой, поправил очки и продолжил читать. За окошком сияли звезды. Они, будто разбросанные бриллианты, переливались всеми своими гранями. Лес вдалеке стоял высокой стеной, точно ограждал Хуторки от внешнего мира. Охранял и не пускал сюда чужаков, чтобы те не тревожили местных жителей, не нарушали их уклад и покой.

Колька-то он ведь давно уже здесь как свой. Его все соседские знают. Вот только как-то с паном Тадеушем не довелось познакомиться до этого лета. А жаль. Знал бы Колька его раньше, наверняка еще больше увлекательных историй увез бы с собой в город, чтобы рассказать друзьям в первые осенние денечки туманного сентября.

Пан Тадеуш. Его печальная история не выходила у Кольки из головы. С одной стороны, он был рад, что это приключилось с ним. С другой — ему было жаль пана Тадеуша. Как, наверное, он любил Касю, раз все эти годы хранил ее подарок. Быть может, Колькины друзья да и просто люди покрутили бы у виска. Мол, старик совсем из ума выжил. Многие здесь поговаривали, что сосед их странный, не такой, как все. Живет вон один. Ни семьи у него нет, ни родни. Живет сам по себе. Один. Но Колька не находил в этом чего-то ненормального. Человек живет так, как ему хочется, так, как у него получается. В этом и заключается нормальность.

Шелест бумаги заставил Кольку отвлечься от мыслей и допить, наконец, морс. Бабушка тоже проснулась, прочистила горло и поднялась с кресла, выключив свой сериал.

— Поздно уже, — сказала она, — пора спать ложиться.

— Так ты давно уже спишь, — засмеялся дедушка, но тут же замолчал, заметив бабушкин строгий взгляд исподлобья.

— Коля, завтра придется тебе съездить с дедушкой в город. Продукты почти закончились, — сказала бабушка.