Лето, в котором нас не будет

Под утро глаза не хотели размыкаться, никак не хотели, но каркали вороны, дул пронизывающий весенний ветер, и почему-то нещадно болела голова, хотя головой он вроде бы не ударялся. Нога ныла, казалась тяжёлой и горячей, но уже не кровоточила, и он, кое-как поднявшись, заковылял дальше. Тридцать первый и сам себе на удивление казался горячим и тяжёлым, и даже есть уже не хотелось. А вот пить — очень, губы и горло пересохли.

Он пробирался вглубь леса всё медленнее и медленнее. Сознание мутилось, тянуло лечь на землю, но он понимал, что если ляжет, то уже не встанет.

И он шёл.

К жару добавился озноб, и наконец он не выдержал и присел на какое-то поваленное дерево, обхватив себя руками. «Простудился», — подумал Эймери, не зная, что делать — несмотря на хрупкую конституцию, он очень редко болел. Впрочем, лекарей поблизости всё равно нет…

Он плохо помнил, как его нашли. Трое людей, высоких, одетых в чёрное, похожие на три тени. Лица расплывались в глазах цветными пятнами.

— Отбегался, выродок, — одна из теней склонилась над ним, а потом с размаху впечатала тяжёлый чёрный сапог ему в бок. Ещё и ещё. Чья-то крепкая рука приподняла его за шиворот, поставила на подкашивающиеся ноги, а потом отвесила такой подзатыльник, что в глазах потемнело.

— Не трогай, он и так копыта вот-вот откинет, — взвизгнула другая тень, на этот раз женская. — Мальчишка нужен живым! Малья Агравис нам кишки на кулак намотает, что не уследили, а ещё придут эти… Как ты мог упустить именно его?!

— Так я его не убиваю… И он был таким тихим! Всё по стенке ходил, глаза в пол, кто ж знал, что на тихой лужайке ядовитый плющ расцвел!

— Что-то он больно дохлый, — озабоченно сказала третья тень. — Ты перестарался! А если рёбра ему поломал или ещё что похуже?!

Как и на чём его возвращали в Джаксвилль, он не запомнил. В конце концов, ему дали воды, но он чувствовал себя, собственное раскалённое ноющее нутро даже не пустыней — каменной твердью, и льющееся в изобилии прохладное питье не могло ни оживить её, ни смягчить.

* * *

Тридцать первый лежал без сознания уже несколько часов и не слышал голоса, тревожные, раздраженные и злые, не видел то и дело склоняющихся над ним людей, разводящего руками старенького лекаря с блестящей от пота лысиной и бородавкой на крючковатом носу.

— Леди и джентльмены, — старомодно обратился к собравшимся лекарь, его голос подрагивал от волнения. — Я сделал всё, что мог. Промыл и прочистил от гноя рану, обработал, но… Вероятно, заражение уже проникло в кровь. На моей памяти были случаи, когда крепкий молодой организм справлялся с подобной хворью, правда, не настолько, гхм, всеобъемлющей и стремительной, но этот ребёнок ослаблен голоданием и переохлаждением, к тому же раны, полученные заржавленным металлом, всегда лечатся тяжело, так что…

— Делайте что-нибудь! — нервно отозвался один из мужчин. — Этот ребёнок должен выжить! Делайте! Думайте! Он нужен нам живым, его дар нужен, к тому же его… Мне плевать, что вы там уже проделали, думайте, решайте, действуйте! Отрежьте ему его проклятую ногу, в конце концов!

— Это бесполезно, — сухо и холодно сказал лекарь и водрузил на покрасневшую натёртую переносицу маленькие круглые очки. — Я не буду подвергать малыша бессмысленному издевательству… и уверяю вас, что это уже не поможет. Болезнь в крови! Посмотрите сами: жар не сбивается, а эта розовая сыпь на лице и кистях, хриплое и одышливое дыхание, пожелтевшие склеры глаз… Отказывают внутренние органы. Боюсь, я уже ничего не смогу сделать. Кто отвечает за этого ребёнка? Если я правильно понимаю, он сирота? Я обязан оставить письменное свидетельство директору его воспитательного учреждения и получить его подпись…

— Директриса Агравис в отъезде в связи с похоронами отца, — отрывисто сообщил один из мужчин. — Мы не имеем возможности связаться с ней и вынуждены принимать решение…

— Если бы бедный ребёнок был носителем благого дара, уверен, целители могли бы излечить его без особого труда, ну а я обычный лекарь, пользующийся теми скудными снадобьями и навыками, что способствуют благополучию простых людей, — лекарь решительно захлопнул кожаный чемоданчик. — Сами знаете, как скуден запас таких средств. Я даю ему сутки, максимум двое, в сознание он уже не придёт, да и к лучшему, несчастное одинокое дитя, да будет его жизнь на небесном лугу лучше, чем здесь! Что ж, по возвращению директриса сможет обратиться ко мне за необходимыми документами. Всего доброго, леди и джентльмены.

Доктор вышел, женщина пошла проводить его, а оставшиеся двое мужчин уставились друг на друга.

— Трайвус, — сказал один из них, постарше и пониже ростом. — Везём его во Флоттершайн. Срочно. Сейчас же.

— Не довезём, — отозвался тот, что не удержался от пинка. — А если и довезём… Куда и к кому? Кому нужен скверный? Стальная космея, ну почему сейчас, почему в моё дежурство! Я планировал просить переназначить меня в столицу, там как раз освобождается тёпленькое местечко в госпитале, приближенном к Сенату, а после такого скандала, как побег и смерть этого… Сволочь, сукин сын малолетний…